Худенький, вечно щурящийся, застенчивый ребенок превратился в широкоплечего, крепкого мужчину под шесть футов ростом. Тонкое лицо приобрело орлиные черты, дополнительную суровость которым придают выпирающие, словно высеченные из гранита, скулы и волевой подбородок. Черные кудри прикрывают уши. За густыми усами не видно рта.Он очень красив. Но в его внешности есть что-то пугающее. Возможно, это темные, почти черные, глаза. Они хмуро и тяжело смотрят из-под строгих бровей. Они словно трещины в скале. Их глубина будто предупреждает о приближающемся землетрясении.За ним уже начали увиваться местные девушки, а присутствие в его облике ощущения надвигающейся беды еще больше сводит их с ума. Его холодность очаровывает их. Их тянет к его мечущейся, страдающей душе. Джоул Леннокс окружен своеобразным ореолом великомученика. И это тоже девушкам нравится.Руки, что без устали лепили из воска тысячи самых разнообразных фигурок, стали сильными и умелыми. Они уверенно высекают в мраморе буквы. Камень привозят из Финикса. На некоторых плитах поверхность отшлифована, чтобы на ней можно было что-нибудь изобразить, например, коленопреклоненного ангела или пару голубей.Джоул так искусно умеет вырезать на мраморе, что все только диву даются. Хотя ему всего лишь двадцать один год, его работы уже пользуются спросом у коллекционеров до самого Лос-Анджелеса. Он не просто мастер, он художник. Сейчас ему приходится трудиться в фирме мистера Максвелла. Однако скоро его произведения будут удостоены высоких наград, что позволит ему открыть собственную студию.Несмотря на свое умение, эту плиту он не украсит, а лишь сделает короткую надпись: Ибо всякое дерево познается по плоду своему,Потому что не собирают смокв с терновника и не снимают винограда с кустарника.
И ниже, большими буквами, еще три строчки: ЭЛДРИД КАЛЬВИН ЛЕННОКСПАСТОР4 ОКТЯБРЯ 1904 – 14 ДЕКАБРЯ 1968
Возле церкви люди пожимают ему руку, бормоча банальные слова соболезнований. Он молча кивает. Несмотря на молодость Джоула, его холодность, его рост, его глаза действуют на них удручающе, и они спешат уйти.Он входит в церковь, где на подставках стоит гроб. Крышка гроба снята. Ни цветов, ни венков.Джоул смотрит на отца.Его мать запретила кому-либо прикасаться к покойному. Она сама обрядила его в черные одежды с белым воротничком. Его костлявые пальцы с розовыми ногтями крепко вцепились в Библию. Закрытые глаза ввалились в глазницы. Как ни старалась мать придать лицу умершего человеческое выражение, оно похоже на череп, тонкие губы разомкнулись, за ними виднеется ряд зубов.Джоул на секунду склоняется над покойником, но не притрагивается к нему губами.Затем он поднимает глаза на сидящую рядом с гробом женщину, с ног до головы закутанную во все черное. Она тоже держит в руках Библию. Она внимательно следит за каждым движением сына. Под плотной вуалью блестят ее глаза.– Закончил надгробие? – сухо спрашивает она.– Да.– А оставил место, чтобы можно было приписать мое имя?– Да, мама.– Скоро ты получишь это удовольствие, – ядовито улыбаясь, говорит она. – И тогда уже мы не будем тебе мешать. Представляю, как тебе не терпится.Он берет стул и ставит его по другую сторону гроба. Садится и, сложив руки, устремляет взгляд перед собой. Больше они не обмениваются ни единым словом.Он думает о тех годах, которые пожирали саранча, черви, жуки и гусеница.
На кладбище гроб провожает небольшая процессия родных и близких.Присутствующие громко шмыгают носами. Заупокойная молитва не занимает много времени. Джоул читает псалом 90, его спокойный голос не выдает никаких эмоций.Гроб опускается в заранее выкопанную в каменистом грунте могилу. Падающая сверху земля с глухим стуком ударяется о деревянную крышку.Вот и все. Собравшиеся, сняв шляпы, кланяются вдове и пожимают руку сыну. Вскоре у могилы остаются лишь они одни.– Это все, что ты смог сделать для своего отца? – с горечью в голосе говорит мать, указывая на надгробный камень.– Я считаю, все сделано как надо.– Как надо? – Мириам Леннокс поднимает вуаль. За эти дни она сильно поседела, лицо избороздили морщины. От злости ее губы сжимаются в тонкую полоску, бесцветные глаза блестят. – И это благодарность за то, что он тебе дал?– Скажи, мама, что еще я ему должен? – холодно спрашивает Джоул.– Толстосумы не жалеют денег, чтобы купить твои работы. Неужели ты не мог пожертвовать малой толикой твоего таланта ради отца?Он смотрит ей в глаза.– За всю жизнь отец ни разу доброго слова не сказал о моем таланте. Он его презирал. Так что с моей стороны было бы лицемерием украшать его надгробную плиту.Она горько усмехается.– Наверное, в том, что на его могиле будет такой убогий памятник, есть своя логика. Каждый день его жизни был наполнен муками унижения. От бедности. От невнимания со стороны прихожан. От ненависти его собственного сына.– Но меня он унижал еще сильнее.– Ты разбивал его сердце, – скрипучим голосом говорит она. – Своим богомерзким поведением, своим беспутством, своей порочностью.– Он умер от удара!– Ты убил его!– Все, что я создавал, он пытался разрушить. Да и ты тоже. – Дыхание Джоула делается взволнованным. – С самого детства, мама, мне приходилось бороться за свою жизнь.– Ты боролся, потому что погряз в пороке! – Ее глаза сверкают. – Потому что дьявольская ненависть вселилась в твое сердце!В нем вспыхнул гнев.– Да это вы сами меня ненавидели! Господи, как же вы, наверное, меня ненавидели! А то, как вы со мной обращались? Отвратительно! Бесчеловечно! Вы уродовали меня. – Его охватывает дрожь. – Вы, черт побери, сделали мою жизнь такой жалкой… – Он замолкает, чтобы вытереть выступившую на губах пену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124