Что сезон охоты объявлен, с ним же самим в роли главного загонщика, Украинский понимал очень хорошо. Что в качестве дичи выступает, на сей раз не зайчик-побегайчик, а матерый и зловредный кабан со связями, сознавал еще лучше.
Сергей Михайлович отдавал себе отчет и в том, что как только кабан почует охотников (скорее всего - уже почуял), то уж точно не обрадуется. А разъяренный кабан - это такое паскудное дело…
– Это неприятности. Ба-альшие неприятности.
Назойливая мысль о том, что Виктор Ледовой при неблагоприятном (для Украинского) обороте дела в состоянии проглотить, не разжевывая особо «и вкуса, скотина, нераспробует», дюжину милицейских полковников, не давала покоя Украинскому еще по дороге из Крыма. Мощь свою Виктор Ледовой черпал из источников на такой высоте, куда Сергей Михайлович и заглядываться-то опасался, чтобы не вывихнуть ненароком шею.
В сложившихся обстоятельствах Украинский предпочел бы переговорить с самим Артемом Поришайло, который, собственно, и навел ведомство полковника на Виктора Ледового, как ракету на цель. Только вот Поришайло упорно предпочитал оставаться в тени, предоставив Сергею Михайловичу возможность отчитываться перед восхитительной Милой Клариковой. Полковнику это нравилось, как кошке поводок, но поделать ничего не мог, - его зависимость от Поришайло была чересчур велика.
– Сергей Михайлович? - голосок Милы - сама любезность, хоть бери и к ране прикладывай. - А вы не забыли о личной просьбе Артема Павловича?
Он не забыл и об этом. Как же, забудешь, как и о прогрессирующем флюсе во рту. Речь шла о депутате, которому покровительствовал лично Поришайло. Депутат прибыл в Киев из далекого шахтерского края, защищать народные интересы. И даже защищал одно время, пока чрезмерные увлечения иностранными автомобилями, доступными женщинами и прочими атрибутами из жизни новоиспеченного отечественного политического «бомонда» не сыграли с ним злую шутку. Народный избранник стал жертвой шантажиста, свившего гнездо разврата в коммерческой сауне на Сырце. Сауна оказалась оборудованной первоклассной системой звуко - и видеозаписи. Там депутат и вляпался по самое, что называется, не могу. Пытаясь освободиться от стресса, полученного на очередном пленарном заседании, съездил вечерком в баньку и влип, как кур во щи. Гнусный шантажист требовал денег, обещая, в противном случае, обнародовать кое-какие сцены трепетного общения депутата с двумя обворожительными девушками. Причем оставалось неясным - члены ли эти девицы избирательного штаба депутата, или нет?
Как бы там ни было, депутат пожаловался Поришайло. Артем Павлович незамедлительно и с восхитительной легкостью повесил и эту проблему на шею Сергею Украинскому.
– Я не забыл, Мила Сергеевна.
– Тогда у меня все, желаю удачи, Сергей Михайлович.
Полковник Украинский встал из-за стола, прошелся по кабинету и снова потянулся, разминая затекшие мышцы. Пересек комнату и остановился у окна. Город утопал в зелени.
– Как оно быстро всегда, раз - и все зеленое, - пробормотал Сергей Михайлович. Постоял у открытой фрамуги, вдыхая свежий воздух, наблюдая картину города, купающегося в лучах великолепного заката, ни на чем не сосредотачивая взгляд и чувствуя, как благодаря теплым краскам вечера отдыхают натруженные глаза. Усталость, накопившаяся в нем за последние месяцы, давила каждую клеточку тела многотонным грузом, но он понимал - отдыхать пока рановато.
– Помру я скоро, - сказал полковник в пустоту кабинета. Потом двинулся к столу, опустился в кресло и, толкнув пальцем клавишу спикерфона, принялся набирать номер.
– Володя?
– Здравия желаю, Сергей Михайлович.
– Ну, что там у тебя?
– Не беспокойтесь, Сергей Михайлович, ребята уже едут…
Так и должно было быть, но Украинский полагал, что лучше «перебдеть, чем недобдеть».
– Нехай они этого Бонасюка разнесут к херам! - с неожиданной злобой зарычал полковник.
– Будет сделано.
– И чтоб вытрясли все. Понял? Все!
– Ясно, Сергей Михайлович.
– По результатам доложишь.
Украинский направился к вешалке, надеясь, что с работой на сегодня покончено и он, наконец, с чистой совестью может покинуть управление.

* * *
Звонок за обшитой вагонкой бронедверью разливался соловьиными трелями. Затем в глубине первого этажа затрещал дисковый телефон. Дом настороженно молчал. Если в нем и теплилась жизнь, то она умело маскировалась.
Бандура искоса поглядывал на Протасова, трезвонившего в дверь с восхитительным упорством, и взвешивал в уме возможные варианты дальнейшего развития событий. Андрей предполагал, что либо здоровяку рано или поздно надоест торчать в позе салютующего кирпичной стене гитлеровца и он оставит звонок в покое, либо искусственный соловей умолкнет навеки, сраженный замыканием в обмотках. А может, хозяева дома выйдут из состояния летаргии. Грозные желваки, игравшие широкими скулами Протасова, пророчили, что пробуждение будет ужасным.
«Я бы уже не открывал», - с содроганием подумал Андрей.
– Мо-может, нет никого в таможне? - подал голос Армеец.
– Ага, в банный день… - Протасов мечтательно оглядел фасад. - Я вот сейчас возьму в джипиле своего винтаря да как вдолбеню, конкретно, по окнам…
Не успел Протасов захлопнуть рот - надо сказать, обещание «конкретно вдолбенить по окнам» было произнесено исключительно убедительно, убедительность вообще сквозила у Валеры во всем, - как из-за двери донеслось очень осторожное шерудение. Будто там завелась мышь.
– Бонасюк, твою мать! Давай открывай! - выплюнул в дверь Протасов.
Послышался звук отодвигаемых засовов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22