До сих пор сельчане частенько с завистью вспоминают ее свадьбу.
Это было в 1956 году, когда в горы Пяти кряжей для сбора фольклорных произведений и укрепления связей искусства с жизнью приехал уездный ансамбль песни и пляски. Руководил ансамблем Цинь Шутянь, которого впоследствии прозвали Помешанным Цинем. Члены ансамбля – молодые, красивые, будто ангелы, сошедшие с картинки, – все время пели, танцевали и совершенно заворожили сельчан. Наверное, еще никогда с той поры, как Паньгу сотворил мир, на земле не было такого счастья. Правда, до освобождения жительницы села частенько устраивали красочные свадебные обряды – так называемые «Посиделки». Перед замужеством девушки – неважно, бедной или богатой – все сельчане собирались у нее и два дня подряд, а то и дольше, пели и танцевали. Песен было больше сотни: «Проводы сестрицы», «Величальная», «Уговоры», «Проклятая сваха», «Жалоба невесты», «Песня носильщика паланкина» и другие. В них звучали и тоска невесты по девичьей жизни, и сомнения насчет предстоящего брака, и недовольство феодальной моралью, по которой свадьбы устраивались против воли молодых. Например, в «Жалобе невесты» говорилось:
Мне восемнадцать, три года мужу,
Уснет – в постель напустит лужу.
Он веника не выше ростом,
Пуховой подушки не тяжелей.
Едва проснется – как грудь попросит,
Его бы к матери, а не к жене!
Или возьмем песню «Проклятая сваха»:
У свахи-свашеньки язык как мельница.
Небыль мелется, лжа не кончается:
У жениха земли полсвета, не менее,
А невеста – писаная красавица.
У свахи белое идет за черное,
За ровный путь у ней идут колдобины,

А через ямы путь – дорожка торная.
Ослепли родичи, ей околдованы.
Но обожралась она курятиной.
Корежит гнет ее до треска костного,
Когда ж уляжется навеки спать она,
То похороним на перекресточке.
Пускай коровы разроют ее копытами,
Над ней собаки урчат пусть сыто!
Мелодий в «свадебных посиделках» было больше, чем самих песен. Одни – простые, игривые, как в горных, то есть любовных, песнях, другие – быстрые, четкие, как в частушках, третьи – печальные, словно жалобы, бередящие душу. И во всех – яркий крестьянский колорит, запах земли.
Цинь Шутянь и сам родился здесь, его отец держал когда-то частную школу. Вместе с артистками он записывал песни из «свадебных посиделок», стараясь акцентировать их антифеодальное звучание. Потом, с помощью двух работников уездного правительства, долго уговаривал родителей Ху Юйинь сделать ее свадьбу образцово-показательной и в конце концов добился своего. Мать девушки, несмотря на возраст, была заводилой на посиделках, а Ху Юйинь с малых лет помогала ей и умела петь все сто с лишним песен. Если добавить к этому, что она была красива, подвижна и голосиста, то не мудрено, что и она со временем стала заводилой, Цинь Шутянь и актрисы жалели, что такая девушка уже в девятнадцать хоронит себя в семье.
Накануне свадьбы постоялый двор Ху был украшен цветными лентами и фонарями, Ху Юйинь и артистки нарядились особенно красиво – словом, искусство и жизнь как бы слились воедино. Женщины села, окружив их, подпевали:
Синяя юбка, красный платок –
Лелеяла матушка, а отдает за свиное рыло.
Выдает замуж – лишается дочки.
Цветист паланкин, да не избыть печали.
То не в птиц лесных швыряют камни,
То любимых навек разлучают,
Отец с матерью разлучают…
Но любимый по-прежнему в девичьем сердце.
Мы поем: живите в мире да любови,
Мы прощальную поем подружке,
Мы ее, сестрицу, провожаем –
Завтра с ней не перемолвишься словечком.
Мы прощальную поем подружке –
Завтра ей не слушать наших песен;
Выдать замуж, будто воду за ворота вылить,
Женская судьба бумаги тоньше…
Женщины пели, танцевали, плакали; Ху Юйинь тоже пела и плакала. Печально ей было или радостно? Она сама не знала и двигалась как во сне. Вокруг мелькало что-то красное, зеленое, блестящее; артистки, похожие на ангелов, то подступали к ней в танце, то снова расходились… Наверное, Цинь Шутянь, желая усилить антифеодальную сторону обряда, убрал из него все светлое и шутливое, поэтому свадьба стала выглядеть слишком мрачной: даже жених загрустил, а старики боялись, что пышность свадьбы не к добру. В конце концов Цинь Шутянь почувствовал это и велел всем хором спеть песни «Восток заалел» и «Ясно небо над освобожденным районом». Они были несколько притянуты за уши, но зато свидетельствовали о победе добра над злом, света над мраком.
Вскоре Цинь Шутянь со своим ансамблем вернулся в город и поставил там большое песенно-танцевалыюе представление «Женские посиделки». Оно с успехом прошло и в уезде, и в области, и в провинции. Цинь Шутянь опубликовал в провинциальной газете статью об антифеодальном фольклоре, который помогает заклеймить старое и выдвинуть новое; прославился, получил премию. Но судьба изменчива; на следующий же год, во время борьбы против правых, это представление было объявлено большой ядовитой стрелой, пущенной в новое общество, наглым и предельно реакционным опошлением социализма под видом борьбы с феодальной моралью. На Цинь Шутяня «надели шапку правого», сняли с работы и отправили на родину для «труда под наблюдением масс». С тех пор Цинь и появлялся на рынке каждый базарный день. Одни говорили, что он кормится плетением соломенных сандалий, другие – сбором окурков, но все называли его Помешанным Цинем.
Хотя разоблачение Циня и не задело Ху Юйинь с мужем, они считали, что он до некоторой степени виноват в их несчастье. О каком феодализме или антифеодализме может идти речь в новом обществе? Со времени революции прошло уже семь лет, а Цинь надергал каких-то старых песен и вообразил, будто борется против феодализма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81