Тем временем страну наводнили застрельщики и «генералы революции», «красные охранники» – хунвэйбины, которые словно с небес свалились на село. Для них не было никаких авторитетов и никаких законов; опираясь на поддержку центрального руководства, они одним пинком отшвырнули парткомы и буквально перевернули небо и землю. Их лозунгом было: «Если правые не сгниют, левые не расцветут!» Но первым делом они устроили обыск у начальницы коммуны Ли Госян. Устроили и обомлели: в постели незамужней женщины, коммунистки, оказались такие сугубо мужские предметы, о которых вслух-то и сказать неприлично. Разъяренные хунвэйбины повесили ей на шею черную доску, старые туфли и вывели напоказ толпе.
Ли Госян пришлось маршировать вместе с «пятью вредными элементами», у которых на шее тоже были черные доски. Когда эти вредители увидели ее в своем строю, их разбойничьи глаза, устремленные в каменные плиты улицы, злорадно засверкали, а в склоненных, уже седеющих головах родились мысли, знакомые разве что нечистой силе. Один Цинь Шутянь – этот злостный правый – поднял голову и глядел в глаза Ли Госян. Их взгляды встретились: казалось, вот-вот посыплются искры. В глазах Цинь Шутяня читались ирония, насмешка, во взгляде Ли Госян – холодная ненависть. Секунду или две продолжалась эта дуэль – и Цинь Шутянь, опустив голову, пошел вперед. Правый элемент (настоящий классовый враг!) отступил, потому что вокруг угрожающе засвистели кожаные ремни хунвэйбинов с медными пряжками. Но Ли Госян была недовольна – прежде всего тем, что на ее шее, кроме черной доски, висели старые туфли, символизирующие нравственное падение.
– Товарищи хунвэйбины, боевые друзья, генералы революции, как вас любовно называют! Я стала жертвой недоразумения… – взмолилась она. – Разве можно ставить меня на одну доску с этими вредителями, «уродами и чудовищами»? Я никогда не была правым элементом! В пятьдесят седьмом году я затеяла в уездном отделе торговли специальное дело, чтобы изловить правых. В пятьдесят девятом тоже боролась против правого уклона, в шестьдесят четвертом и шестьдесят пятом годах была руководительницей рабочей группы, выявляла вредителей, новых кулаков, новых правых… С самого начала своей революционной деятельности я была только левой, настоящей левой! Поэтому, товарищи, друзья, богатыри, генералы революции, вы схватили меня по ошибке. Нельзя, чтобы новые левые боролись против старых левых…
– Ха-ха-ха! Бесстыжая тварь, старая туфля! Ты еще левой притворяешься? – с отчетливым северным выговором орали хунвэйбины. – Мы боремся с контрреволюционерами и ревизионистами, а не со старыми левыми, как ты болтаешь! Это злобное наступление на культурную революцию, бей ее!
И хунвэйбины с искаженными от ярости лицами начали так стегать Ли Госян ремнями, что у нее надолго отпала охота доказывать свою левизну.
Что это было за время! Подлинная красота смешивалась с приукрашенным уродством, правда с ложью, красное с черным; в одном котле, как говорится, варились коровья печенка и свиные легкие, волчье сердце и собачий желудок. Справедливость затаилась, жила в позоре и бесчестье; махровым цветом цвела групповщина, повсюду бушевали огонь и ветер.
В это время через Лотосовую решили перекинуть мост на каменных опорах и пустить по нему машины. Всех «уродов и чудовищ», то есть вредителей, отправили на строительство моста, чтобы они таскали там камни и просеивали песок. Ли Госян ни за что не хотела держать решето для песка вместе с новой кулачкой Ху Юйинь или носить камни в корзинах с коромыслом, как правый элемент Цинь Шутянь. Она предпочитала, закусив губы, работать в одиночку и таскать камни прямо в руках или на спине. Даже среди вредителей она постоянно помнила о своем положении и считала себя человеком высшего сорта. Когда-нибудь она восстановит свой политический престиж и ясно покажет, кто правый, а кто левый!
На строительстве полагался обед. Правда, всего по три ляна риса на человека, но такова уж была норма для «уродов и чудовищ». Солнце палило нещадно, работать приходилось на совесть – что такое при этом три ляна риса да ложка наперченных баклажанов или вареной тыквы? И еще после обеда надо работать… В общем, все «черные дьяволы» просили добавки. Одной Ху Юйинь было достаточно, она всегда ела мало, а у Ли Госян, не привыкшей к физическому труду, разыгрался зверский аппетит. Хунвэйбины, надзиравшие за вредителями, в принципе не возражали против добавки, но придумали для наказания этих отбросов общества такой способ: каждый желающий должен проплясать специальный «дьявольский танец» от столовой до кухни, то есть приблизительно метров» пятнадцать. И объяснили главные движения этого танца.
– Цинь Шутянь! До того как стать правым, ты ведь был учителем музыки и руководителем ансамбля песни и пляски… Ну-ка, покажи своим дружкам, как надо танцевать! – сказал один из хунвэйбинов.
Цинь тут же исполнил приказание «генералов» и встал в торжественную позу у дверей столовой. Он был совсем не против такого спектакля, даже проявлял забавное, хотя и несколько назойливое, усердие. Попросив еще раз объяснить ему основные принципы танца, он постоял минуту и, ни на кого не глядя, заплясал. С миской в одной руке и палочками для еды в другой он то раскидывал руки, то скрещивал их, шел в полуприседе, выбрасывая ноги в стороны, и приговаривал в такт:
– Уроды и чудовища просят добавки, уроды и чудовища просят добавки!
Хунвэйбины пришли в восторг и, не выдержав, зааплодировали. Крестьяне, стоявшие кругом, тоже захохотали:
– Ну-ка, Помешанный Цинь, еще разок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81