Но если уж начались неприятности, то идут они целым строем, и участковый напрасно обыскивал кабину — ветоши не было. Пока он возился, снаружи полыхнуло. Глянув в стекло, уже начавшее затягиваться ледяным кружевом, он увидел, что Борька палит свою меховую рукавицу, надев на затухший было факел. Ну нет, рукавица это не дело, да и ненадолго хватит. Трошин скинул полушубок, торопливо стащил с себя свитер, рубаху, смял в комок, надел полушубок на майку, чувствуя, как все тело покрывается гусиной кожей и подергивается в неудержимой противной дрожи, сводящей скулы.
Но было не до ощущений, по второму всполоху он понял, что в ход пошла и другая Борькина меховушка, тяжело спрыгнул с высокой подножки и Борька тут же окликнул его:
— Принес? Держи факел, еще бензин нужен.
И вспыхнул новый факел, салютуя ночи. Не было сил смотреть на вспухшие Борькины руки, и страшным прошедшим сном казалось виденное на кровати большое мертвое тело, и не существовало боли, ветра и холода — все слилось в одну большую тревогу и страстное, нестерпимое желание: скорее, скорее ехать, добраться до цели.
Сколько времени продолжалась эта изнурительная работа. Трошин сказать бы не мог, может быть, полчаса, может, час или два, но вот, наконец, заработал мотор и обрадованный Борька схватил руль ладонями, не в силах согнуть обмороженные пальцы.
— Дай поведу я, — попросил инспектор, но шофер в ответ лишь сердито дернул головой. Трошин не стал больше сердить парня, понимая, что баранку сейчас не удержит, ослаб. Хватило бы силы доехать, не стать Борьке новой помехой.
Кабина быстро прогрелась, но озноб уже не отпускал Трошина и мелкая дрожь прерывалась такой встряской, что лязгали зубы, и шофер, жалеючи, говорил:
— Потерпи, Захарыч, уж скоро, потерпи.
Ночь перевалила уже за вторую половину. Метель стала стихать, словно устала, но это грозило еще большим морозом и радовать не могло. Они добрались, наконец, до просеки. Дорога, защищенная лесом, была еще больше заснежена и скорость совсем упала, ЗИЛ едва полз, утопая в снегу.
Но как кончается все, близился к концу и этот изнурительный путь, через час-полтора они доберутся до Заиграево. Чем ближе был поселок, тем тревожнее становилось участковому.
За ночь не встретилось им машины из Заиграево, значит, не было срочной нужды ехать в район.
Правда, Заиграево — леспромхозовский поселок и имеет своего врача, но ведь погиб Федяев, не справилась Татьяна с «розовым» убийцей, значит, не так просто с ним совладать. И все же Трошин успокаивал себя: возможно, все обойдется, возможно, он успеет.
Уже совсем немного оставалось до поселка, когда заглох мотор. Напрасно Борис пытался запустить его, стрелка прибора билась за нулем, мотор не хотел работать: кончился бензин, как ни экономил его шофер там, поджигая факела.
Они помолчали в мгновенно стынувшей кабине, шофер не глядел на Трошина, играл желваками, а тот, собирая горячечную силу, думал только о голых Борькиных руках. Самая сложность оставшегося пути представлялась ему в том, как сберечь руки парня. «Сына, сына, побереги мне сына», — преследовали слова Надежды, его одноклассницы.
А мороз, он хитрый и коварный. Мигом бросится на подмороженные Борькины руки, попытается доделать свое черное дело.
Трошин снял с себя варежки, протянул парню:
— Надо идти, Боря.
Шофер оттолкнул варежки:
— Думаешь, не вижу, что ты в одной майке под шубой? Как задует в рукава — добавит кашля, — попытался пошутить он. И добавил серьезно:
— Смотри, как я обойдусь.
Он вытянул из-под полушубка рукава свитера, закрыл ими руки, прихватив пальцами:
— Готово.
Трошин откашлялся в тепле, как на сцене, открыл дверцу, первым выпрыгнул из кабины.
Они еще слили из радиатора воду, чтобы не испортить Борькину технику, и пошли гуськом, друг за другом.
Вначале инспектор шел первым, торя дорогу, а Борька упирался ему в спину, шагая след в след.
Потом Борька, не говоря ни слова, придержал его за плечи, шагнул вперед, заслоняя от ветра, и сердце Трошина, выскакивавшее из груди, сжалось от благодарности. Да, Борька стал настоящим мужчиной.
Трошин опять потерял счет времени. То казалось ему, что они только что выпрыгнули из кабины, то представлялось, что идут бесконечно долго, всю ночь и неизвестно, сколько еще идти. Будь проклят ты, «розовый» убийца! Будьте вы прокляты, те, что пустили его собирать страшную дань в мирных незатейливых деревеньках среди простых и доверчивых людей, которые многие годы соглашались с пьянством и отвыкают теперь не просто…
Собачий лай возвратил Трошина к реальности, он не противился, когда Борька, достучавшись, ухватил его за плечи и помог войти в чей-то дом.
Залепивший лицо иней не давал инспектору разглядеть хозяина, который помогал ему снять полушубок усадив на стул, стаскивал задубевшие валенки.
Кто-то вытер ему лицо и это прикосновение словно сняло закрывшую глаза пелену. Проступило перед глазами крупное скуластое лицо Володи Смирнова, вальщика из леспромхоза, которого участковый хорошо знал. Да и кого не знал он в своих поселках?
Борис, что значит молодость, уже отогрелся, рассказал хозяину, зачем они здесь, и Трошин услышал:
— Сергей Захарыч, да у нас вроде все спокойно. Знаю, что связи нет, но ничего плохого не случилось, я вчера вечером в клубе был, кино крутили. Вера, — позвал он жену, — у Федяевых все здоровы, не знаешь?
С большой кружкой горячего чаю подошла Вера, помогла Трошину захватить кружку в ладони с негнущимися пальцами.
— Да все у них нормально, все с вечера здоровы были.
— Давайте к Федяевым, — только и смог вымолвить участковый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9