- Это его одежда. И опять ушел в себя, отрешился, тогда как его плоть в одежде священника по-прежнему была передо мной. - Вы верите в исповедь? - неожиданно спросил он. - В исповедь? Вы имеете в виду в религиозном смысле? Он шагнул еще ближе, почти коснулся меня. - Я имею в виду, проговорил он, понижая голос и пристально глядя мне в глаза, - верите ли вы в том, что исповедь в грехе или в... преступлении приносит облегчение? О чем он собирался поведать мне? Я хотел сказать ему "нет", дабы уберечь и его и себя от исповедального потока этого несчастного создания, но вопрос его прозвучал такой мольбой, что у меня просто язык не повернулся ответить отказом. - Да, - сказал я, - думаю, что, исповедуясь, человек обычно облегчает бремя, гнетущее его разум. - С вами так приятно, сэр, - проговорил он, в очередной раз вежливо поклонившись. - Настолько приятно, что я чувствую искушение переступить... - Опять этот странно небрежный жест, словно он старался отмахнуться от чего-то. - Достаточно ли у вас терпения, чтобы выслушать меня? Он стоял рядом со мной, чем-то напоминая манекен из мастерской портного, случайно оставленный здесь. Его нога несколько раз касалась моего колена, и эта близость вызывала чувство неприязни. - Не будете ли вы так любезны присесть? - проговорил я, указывая на противоположный конец скамьи. - Мне так будет легче слушать вас. Он повернулся, внимательно и серьезно посмотрел на скамью, после чего уселся на нее верхом, чуть наклонив тело в мою сторону. Уже собравшись начать рассказ, он неожиданно обернулся и посмотрел на дверь и на окно. Затем вынул изо рта трубку, положил ее на стол и поднял глаза. - Моя тайна, моя ужасная тайна заключается в том, что я убийца. Его признание ужаснуло меня - в общем-то, в такой реакции не было ничего необычного, но в глубине души я не удивился, услышав это. Довольно странный внешний вид и не менее странное поведение отчасти подготовили меня к тому, что я услышу нечто весьма мрачное. Затаив дыхание, я смотрел в его глаза, наполненные каким-то затаенным ужасом. Казалось, он ждал, когда я заговорю, а я не мог вымолвить ни слова. Да и что можно было сказать. Боже правый? И все же необходимо было разрядить столь гнетущее состояние. - Это лежит бременем на вашем сознании? - Я не узнал собственный голос. - Это преследует меня, - ответил он, неожиданно сцепив свои тяжелые, вялые ладони. - Достаточно ли у вас терпения? Я кивнул. - Расскажите мне обо всем. - Если бы не встал вопрос о наследовании этого дома, - начал он, ничего бы не случилось. Другой, мой предшественник, так и оставался бы в своем доме приходского священника, а я... я вообще бы не появился на сцене. Правда, справедливости ради надо признать, что он, мой предшественник, не был счастлив в своем доме. Там он столкнулся с недружелюбием, подозрительностью. Потому-то он впервые и переступил порог этого дома - словно решил подвергнуть себя испытанию, понимаете? Завещан он ему был совершенно пустым, просто дом: ни мебели, ни денег, и он приехал и привез с собой самую малость - этот стол, эту скамью, кое-что из кухонной утвари, да складную кровать, что наверху. Понимаете, ему хотелось сначала попробовать. Его привлекала уединенность существования, но ему также хотелось убедиться и кое в чем другом. Видите ли, есть дома безопасные, а есть небезопасные, и вот прежде чем окончательно переселиться сюда, мой предшественник решил удостовериться в том, что этот дом вполне безопасен. - Он сделал паузу, после чего очень серьезно проговорил: Позвольте дать вам совет, друг мой, всегда, когда надумаете переезжать куда-то, особенно в странный, необычный дом, убедитесь в его, если так можно выразиться, благонадежности. Я кивнул. - Вполне согласен с вами, прекрасно понимаю, сколько неприятностей могут доставить сырые стены, неисправная канализация и тому подобное. Он покачал головой. - Нет, я не об этом. Здесь нечто гораздо более серьезное. Я имею в виду дух самого дома. Да разве вы не чувствуете? - Взгляд его стал острым, пронзительным. - Ведь это очень опасный дом. Я пожал плечами. - Пустые дома всегда странноваты. Он задумался над моими словами. - А вы заметили, - наконец спросил он, - в чем странность этого дома? По тому, как он спросил меня, я понял, что дом действительно странный, но это была уже его странность, основывавшаяся, как я полагал, на угрюмой многозначительности его слов, а потому сказал: - Не более странный, чем другие пустые дома, сэр. Он с недоверием уставился на меня. - Удивительно, что вы этого не почувствовали. Впрочем, все это так - другой, мой предшественник, тоже сначала ничего не почувствовал. Даже эта комната, сэр, ибо эта комната по-настоящему опасна, сначала не показалась ему странной, нет, несмотря даже на некоторые весьма необычные особенности. Будь за окном нормальная погода, я бы прекратил на этом наш разговор, потому что болтовня старика и его манеры вызывали у меня все большее чувство неловкости. Но погода была плохая: дождь не утихал и стало совсем темно. По всей видимости, вскоре должна была разразиться настоящая буря. Старик встал со скамьи. - Пожалуй, сейчас я уже могу показать вам, что в этой комнате странного. Заметить это можно только когда стемнеет, но сейчас, кажется, уже достаточно темно. Он прошел к маленькому столику в углу и стал возиться с лампой, пытаясь зажечь. Потом надел на нее закопченый стеклянный плафон, перенес на большой стол и поставил слева от меня. - А сейчас сидите тихо. Я так и поступил. Прямо передо мной находился эркер с пятью стеклянными секторами-окнами. - Сейчас вы сидите точно на том месте, где всегда сидел другой, мой предшественник.
1 2 3 4