Справа по борту плыли Красная Горка, Ломоносов, слева остался Кронштадт. На траверзе "Андрея Красина" прыгала на волнах рыбацкая шхуна, тоже, видимо, возвращавшаяся в порт.
В кают-компании было жарко, присутствующие только что приняли банные процедуры и теперь, распаренные, в халатах, с полотенцами на шеях, сидели за длинным, богато сервированным столом. Хозяин теплохода Иван Иваныч, пожилой мужчина за шестьдесят, с обвислой кожей на лице и шее, разливал водку по рюмочкам и крякал от удовольствия, подсовывая яства гостям.
--Это вот кальмары, рекомендую. Не те кальмары, что в магазине тухнут, нет. У меня прямые поставки морепродуктов. Это - сёмга. А это вот - икорка, между прочим тузлук сам делал. - не без гордости сообщил он. Иван Иваныч поднял рюмку. - Однако, за встречу, друзья мои! И пусть нам будет пруха!
Выпили не чокаясь, и взялись за закуску. Один из гостей заметил:
--Ну и болтает твой пароход, Иван Иваныч. Сил нет.
Тот посочувствовал, удерживая съезжающую тарелку:
--А ты Гастрит, полежи. Полежишь, оно и полегчает. И кушать не советую.
--И правда. Мутит, полежать бы надо.
Гастрит, высокий и тощий, держась за живот, со страдальческим выражением лица, отошел и прилег на кожаном диване, ноги оставил на ковре. Иван Иваныч разлил по второй. Опять выпили. Перемалывая зубами кальмара, спросил:
--Что решать будем, господа-товарищи? Как поступим?
--Ты, Иван Иваныч, сам, что думаешь?
--Я-то? Мочить их надо! Мочить сук невоспитанных! Всех поганцев, до одного! И бабу эту в первую очередь! У тебя, Цунами, есть мысли?
Цунами, в стрижке седого ёжика, с набитым ртом кивнул на соседа.
--Голова пусть скажет, я ем.
Тот дожевал и вытер рот салфеткой, затем вытер руки и плеснул в стакан минеральной воды. Головой его назвали за несоответствующие пропорции головы с туловищем и большое мясистое лицо. В детстве прозвали его Сперматозоидом, а на зоне перекрестили в Голову.
--Далеко это. Перебрасывать людей надо больше. Сколько наших повалили?
--Четырнадцать человек.
--Во-от. Придется казахстанских воров привлекать.
--Надо в Алма-Ату заслать весточку Булату-Сифону. Он в Новосибирске коронованный.
--Авторитетный вор. Я слышал, по зонам бучу затеял?
--Да это так, права качает. Проверяет силу.
--А кто поручился, говоришь? Я в Волгограде на неделе отметился.
--Седой.
--А-а! Так замочили его, Филя теперь там! Поганый слушок ходит - Филя и мочил. Но доказательств нету. След, между прочим, тянется туда же, в Чимкент, к "Серым волкам".
Гастрит со стоном, держась за лоб, посоветовал Ивану Иванычу, указывая на прыгающую посуду:
--Убери ты лишнее со стола! Ведь попадает!
Иван Иваныч согласно кивнул, вытирая пот полотенцем, и нажал кнопку для вызова прислуги.
--Э-э-э! Сапог ты, Гастрит, сапог! - безнадежно уведомил он. - На море не стол называется, а бак. Не пол - а палуба, не стена - а переборка, не потолок - а подволок.
Вошел гарсунщик.
--Вызывали, Иван Иваныч?
--Ты, мил-человек, убери с бака лишнее. Того и гляди, перевернется все. Оставь водочки и икорки.
--Хорошо, Иван Иваныч.
Гарсунщик, качаясь и маневрируя, ловко подхватив разнос, быстро орудовал с посудой. Голова отпил большой глоток минералки.
--А какой резон Булату-Сифону встревать? Дело не простое, мокрухи много. Зачем ему рисковать людьми?
--Да-а... Мокрухи много. Помню, в прежние времена за мокрое сходняк не жаловал. Интеллигентные воры были, держатели традиций. Власть была в руках законников. А теперь? Беспредел! Банд больше - чем страна может выдержать. Иван Иваныч почесал волосатую грудь. - Тесновато на одном пространстве ворам с беспредельщиками. - он вздохнул. - Менты дураки. Им бы воров поддерживать, как прежде, тогда в стране можно и порядок навести.
Цунами скривился.
--Ну-у, Иван Иваныч, загогулину сделал. Может, предложишь сотрудничать с ними?
--Сотрудничать, не сотрудничать, а задуматься стоит. Они воюют на два фронта: и против воров, и против мокрушников-беспредельщиков. Как ни крути, а тактические интересы у нас схожие: лишняя кровь ни к чему. В отличие от бандитов.
Голова снова спросил:
--Булату-Сифону пообещать что-то? Или как?
Цунами в который раз протер голову полотенцем, сверкая золотым перстнем.
--Они нам сколько, тринадцать должны? "Волки"?
--Тринадцать, плюс счетчик.
--Ну вот. Пятьдесят процентов - Булату-Сифону. На меньшее не согласится.
--И то верно.
Гастрита на диване начинало выворачивать, он мычал, прикладывая ладони ко рту, сверкал белками и сползал на ковер. Иван Иваныч отчаянно вскрикнул, расплескивая недопитую рюмку, швыряя её на стол:
--В гальюн! В гальюн давай! Вестовой! Гарсунщик!
Вбежал вестовой и потащил Гастрита из кают-кампании. Через десять минут вернулся он бледный, виноватый, шатаясь от слабости, от бортовой и одновременно килевой качки.
--Ох, Иван Иваныч, штормец... Ну, погода... На воздух бы, дышать нечем!
Иван Иваныч прикрикнул на вестового:
--Раздрай иллюминатор, пускай дышит!
Тот быстро отвинтил барашки, в помещение со стоном ворвался ветер вперемешку с ледяными брызгами, Гастрит подставил лицо и задышал облегченно, хватаясь руками за буртики иллюминатора.
--Смотри, после бани-то! - предупредил Иван Иваныч.- Не моряк ты, Гастрит!
Надышавшись, он снова добрался до дивана и опять лег. В иллюминатор хлестнуло ошалелой волной, обильно смочило ковер. Вестовой проворно его задраил, протер палубу и удалился.
Через час шторм внезапно успокоился, ветер ещё рвал снасти теплохода, еще завывал в стоячем такелаже, трепал капроновые концы на кнехтах, посвистывал в клюзах и шпигатах - но баламутить море сил уже не хватало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69