.
- Спокойной ночи. - Галина зевнула и скрылась в коридоре, шаркая разношенными тапочками.
- Ну что, Толя, за упокой наших душ? - спросил Крюков, наполняя рюмки.
- Типун тебе на язык! - испуганно вскрикнула Карина Назаровна. - Ты что, Гоша?
- Что ты имеешь в виду? - спокойно спросил Журковский.
- Что имею? То и имею. Что мы с тобой, Толя, - покойники.
- Да перестань ты, господи ты боже мой... Что ты несешь-то? - Карина Назаровна всплеснула руками.
- Карина Назаровна, - тихо сказал Крюков, - мы с вами, вообще-то, кажется, не родственники?
- Я не поняла, - отреагировала Карина Назаровна. В слове "поняла" она сделала ударение на первом слоге.
- Вы не поняли? Так поймите, что я не с вами разговариваю. Это во-первых. А во-вторых, я вам не сын, не брат, не сват и не кум. И обращайтесь ко мне, пожалуйста... Если у вас есть что сказать... На "вы". Теперь вы поняли?
Карина Назаровна мгновенно покраснела, на глазах ее выступили слезы. Она аккуратно, преувеличенно аккуратно повесила на крючок кухонное полотенце и, опустив голову, вышла из кухни.
- Ты чего заводишься? - спросил Журковский.
Сам Анатолий Карлович терпеть не мог эту Карину, только ради жены и выносил ее присутствие в своей квартире. Но женских слез он тоже не мог видеть. Особенно если плакала женщина пожилая. Пожилая, бедная, одинокая и очень несчастная, каковой Карина Назаровна и являлась.
- Ты что, Гоша? - снова спросил он, глядя в окаменевшее лицо Крюкова. Перепил, что ли?
- Нет. Не перепил. Чтобы перепить, мне нужно еще примерно столько же. Просто надоело. "Гоша" я ей, понимаешь! Нашла себе дружка... Давай, Толя!
- Ты бы извинился все-таки.
Гоша поставил рюмку на стол, медленно поднялся с табурета.
- Только ради тебя, Толя.
- Да ничего, ничего, ладно уж... Я-то сама не права была... Вы уж меня простите, Гоша. Так у меня по привычке вырвалось...
Журковский и Крюков синхронно обернулись. В дверях стояла Карина Назаровна, промокая слезящиеся глаза крохотным вышитым платочком.
- Простите меня, Гоша... Я же не хотела вас обидеть... Я только по-доброму... Думала, мы, вроде, свои здесь...
- Да садитесь вы, садитесь... Давайте выпьем. Бросьте...
Крюков говорил растерянно, выдвигал и снова задвигал под стол свободный табурет, переставлял на столе рюмки - словом, совершал множество лишних движений. Видимо, так он пытался скрыть свое смущение.
- Конечно, конечно, - бормотал Крюков, - о чем речь... Конечно, свои... И вы меня простите, сорвался, настроение, знаете, паршивое, вы уж не держите зла...
Карина Назаровна уселась напротив Гоши, рядом с хозяином дома, и боязливо посмотрела на Журковского снизу вверх. Она была маленького роста, пухленькая, из тех, кого порой называют "пышечками". Правда, волосы у "пышечки" были почти уже совершенно седые, а под глазами залегли глубокие складки, совсем не похожие на те, что бывают от частого и искреннего веселья.
- Выпейте с нами, выпейте, - бормотал Гоша, наливая водку. - Давайте...
Карина Назаровна взяла рюмку пухлыми, короткими, почти детскими пальчиками.
- Спасибо... Спасибо вам... И вам, Анатолий Карлович...
- Помилуйте... Да за что же?
- За все, - кротко ответила Карина Назаровна. - За все. За то, что меня терпите. Я же понимаю... Не совсем дурочка. Нужна я вам, можно подумать... У вас свои дела... А я просто у вас под ногами кручусь... Мешаю всем. Я же вижу. Все вижу.
Она выпила водку, затем, покосившись на Журковского, протянула над столом свою сдобную ручку и взяла маринованный огурчик.
- Правильно, Гоша, вы сказали - "за упокой наших душ".
- Кстати, поясни-ка, - обратился к нему Журковский. - Я так и не понял, что ты имел в виду.
- Вон, видишь, Карина Назаровна-то поняла, - ответил Крюков. - Да?
- Да, Гошенька. Ой, - спохватилась она. - Простите... ничего, что я так вас?
- Ничего, ничего. Проехали эту тему, - успокоил ее писатель. - Вот, профессор. А ты, значит, считаешь, что рано пить за упокой наших душ?
- Да, в общем...
- В общем, в общем... Ты всю жизнь "в общем". А попробуй подумать о частностях. О своей собственной жизни. Не в контексте политических изменений, всех этих долбаных реформ, а просто - о себе.
- Ну? - спросил Журковский.
- Знаете, Гоша, вы так правы, так правы... Разве ж мы живем? Разве это жизнь? - очень спокойно проговорила Карина Назаровна. - Налейте мне, пожалуйста, еще... Я весь вечер не пила ничего, все следила за столом... Посуду носила... Устала...
- Мы умерли, Толя, - сказал Крюков, разливая водку по трем рюмкам. Умерли. Мы не живем. И ты не живешь. Это инерция. Иллюзия какого-то движения. А никакого движения уже давно нет. Все замерло. Для нас. Жизнь-то идет, но это чужая жизнь. Чужая страна. Мы все... - Он поднял свою рюмку. - Вперед, господа мертвецы!
- Не буду я с тобой больше пить, - сказал Журковский. - Несешь ахинею... Слаб ты стал на алкоголь, Гоша.
- Ничего похожего, - ответил писатель. - Так что, не будешь?
- Черт с тобой!
Журковский взял рюмку и чокнулся сначала с Кариной Назаровной, которая просияла от такого внимания со стороны хозяина, потом, чуть помедлив, с Крюковым.
- Нас нет, - продолжал писатель, жуя маринованный огурец. - Нету. А доказательство тому... Сам подумай, Толя, мы же никому в этой стране больше не нужны. Вернее, не нужны в том виде, в каком жили прежде. Нету больше ни писателя Крюкова, ни... Кем вы были раньше, Карина Назаровна? В прошлой жизни?
- До перестройки, что ли? - уточнила женщина.
- Да. До того, как все это началось. Вернее, как все кончилось.
- Я была бухгалтером, - сказала Карина Назаровна.
- Кем? - не поверил своим ушам Журковский.
- Бухгалтером. А что?
- Так почему же вы сейчас-то не работаете? Нынче для вас, бухгалтеров, самое время, расцвет бухгалтерского дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121