Понял и то, также, что теперь поздно что-нибудь поправлять. Настя стала смертельным врагом. На всю жизнь. - Харкнешь в стакан мне, - сказал Андрей, - живой не останешься. Не веришь - можешь попробовать. Настя присела на пол. Опустила голову. Всё её тело затряслось от беззвучных рыданий. Андрею стало нестерпимо жаль Настю. Просить о прощении? Упасть на колени? Рыдать вместе с ней? Тяжёлый комок подступил к горлу. Он повернулся и быстро вышел. Оказавшись в холле, увидел Надю. Та спускалась по лестнице вниз. - Что эта дрянь там возится? - Услышал Андрей беззлобное, а скорее усталое. - Я же её по русски просила... Тут зазвонил телефон, и Надя, выругавшись неприлично, направилась в другую комнату. Андрей вышел на воздух. Он уже знал, куда поедет сейчас на Пушкинскую улицу.
Взад и вперёд - как обычно. На Пушкинской удице никогда ничего не меняется. Меняются люди, вывески в магазинах, но дома остаются прежними. Дома - это главное. Прогулявшись, Андрей завернул на переговорный пункт. Пришла в голову мысль: может, съездить в Краснодар на недельку? Надя отпустит. Наверное. Он думал о самом разном, когда в ожидании глядел в окно и рассматривал прохожих. Но то, что услышал от матери, вывело из равновесия полностью. Оказалось, неделю назад пришли две повестки из военкомата, и мать забыла об этом сказать по телефону, когда разговаривали в прошлый раз, а вчера были посетители: участковый и двое в зелёном - военкоматовские работники. У Андрея потемнело в глазах. Он уже не очень внимательно слушал то, что мать говорила дальше. Что-то там насчёт уголовного дела. Мать просила Андрея вернуться, как можно быстрее - идти с повинной в милицию и в военкомат. Пока не поздно. Андрей пробурчал, что - да, вернётся. И положил трубку. Он теперь чувствовал острую необходимость опять прогуляться по Пушкинской - попробовать привести в порядок мысли. Андрей вышел из здания. Огляделся. Улица жила своей, только своей, ко всему безразличной жизнью. Андрей опять испытал острую тугую ненависть к этим домам, людям, машинам. Ведь этой улице наплевать, что его хотят посадить за решётку. Андрей находится сейчас между казармой и нарами; и, положа руку на сердце, он не знал, что страшнее. Однако некому было пожаловаться. Совсем некому. Прошёл час, наверное. Андрей уже утомился. Надоело бесцельно бродить по улице. В конце концов решил: надо идти на вокзал и брать билет. Это сейчас - самое умное. А что ещё? Что другое? Оставаться в Москве? ...На Курском вокзале везде были очереди. Андрей топтался в нерешительности. Рассматривал женщин с потными лицами и большими тяжёлыми сумками. Прислушивался к говору с ярко выраженным кавказским акцентом. Разглядывал строгие буквы железнодорожного расписания. Потом-таки примостился к очереди. Простоял минут пять, пытаясь собрать все те мысли, что роем кружились в голове, уложить их до кучи... Захотелось выпить. Андрей оставил очередь и направился в ближайшее кафе - прямо здесь, на вокзале. Он взял сто грамм водки и залпом, с размаху, высушил. Сразу же стало легче. Мысли успокоились, перестали роиться, построились, как солдаты - в один ряд. Андрей взял бутылку пива и устроился в углу, за столиком. Грязный, скрюченный дедушка ходил по кафе и собирал бутылки. Для верности просматривал урны. Бутылки с остатками пива и лимонада хватал быстро: словно боялся - отнимут. Попробовал унести бутыль, где было на донышке немного уксуса, выставленного к шашлыку. Дедушка схватил её одним движением и уже почти погрузил в свою бездонную сумку, но на него успели прикрикнуть. Дедушка вернул бутылку. Он несколько раз прошёл мимо Андрея, прикидывая - оставит ли тот на столе бутылку из под своего пива или, может, унесёт с собой. В былые годы безденежья Андрей так бы и поступил. Но - к хорошей жизни привыкаешь скорее, чем к плохой. Он допил пиво и повертел бутылку в руке, медленно поставил её в центре стола. Решение пришло, наконец... Всё. Деньги, разложенные, рассортированные кучками, деньги, которых день ото дня становилось больше и больше. Деньги. Андрей поднялся из-за стола. Бутылка его тут же перескочила в большую просторную сумку проворного дедушки. Быстрыми шагами Андрей двигался по направлению к станции метро. Будь, что будет. Он остаётся в Москве.
Андрею всё-таки было малость не по себе. Не давали покоя приставучие противные мысли. Перед глазами маячили грязные нары и тяжёлые сумрачные физиономии уголовников. Он налил сам себе водки, уже прийдя в Клуб. Выпил. Стало лучше. Андрей со страхом ожидал появления Насти. Как она будет смотреть теперь на него? А, вдруг, он перестарался? Вдруг, Настя уже была в милиции?.. И здесь - нары. 117-ая статья. Насильников в тюрьме опускают. Андрей слышал об этом. Зэки проделывают с ними всё то же: лицом в нары и... Лагерная справедливость. Сначала - ты. Теперь - тебя. Настя выглядела по обычному. Разительных перемен Андрей не увидел. Она причесалась, припудрилась, покрыв толстым слоем пудры ранку на шее так, что та сделалась почти совсем не видна. Настя смотрела на всех своим обычным холодно-презрительным взглядом. И только, когда зрачки её задержались чуточку на Андрее... Настя смотрела на него, как если бы Андрей был выбеленной стеной, пустым местом. Он невольно поёжился. Опять пожалел, что всё это так вышло. Правда, стало почему-то ясно, что в милицию Настя не заявила. Но теперь Андрей уже не испытывал жалости. Он испытывал страх.
- Значит, зовут тебя Андрей. - Анаконда-Максимова кивнула. Андрей тоже кивнул. Максимова залпом допила неразбавленный виски. Потом встала из-за стола. - Пошли, Андрей. Пошли. Они поднялись наверх. Анаконда молчала, думала о чём-то своём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22