- Вот беда! - пожалела её Наташка. - Так-таки говорят, что в Нью-Йорк надо ехать?
- Да! - с отчаянием выпалила Катя. - А то ты не знала!
- Ну, да! Знала! - отреклась та. - Что я, видеотехник тебе? В чём разбираюсь, в том разбираюсь, в чём нет - в том нет...
- Наташка, - попросила Катя, - давай пойдём к Таньке Чесноковой, пусть она тогда забирает этот аппарат, а деньги отдаст обратно!
- Что ты! Что ты! - удивилась Наташка. - Да у неё этих денег давно уже нет! Танька же пьяница - ты, что, не знаешь? Она как раз долги раздала вчера... Ну, может быть, какая-нибудь пятёрка и осталась. Нет, дорогая, ты уж лучше терпи.
Горе Катино было так велико, что она едва удерживалась от того, чтобы не заплакать. Наташка заметила это и над ней сжалилась.
- Подруга я тебе или нет? - воскликнула она, взмахнув ладонью.
- Конечно, нет... то есть, конечно, подруга... И тогда... что мы делать будем?
- А раз подруга, то пойдём со мной! Я тебе помогу.
И они прошли через два квартала в мастерскую, в которой Наташка, надо думать, бывала не раз, и здесь, едва глянув на Катин (очевидно, уже им знакомый) аппарат, сказали, что можно переделать на европейскую систему. Цена - сорок баксов. И все дела.
- Выкладывай, - торжествующе сказала Наташка. - То-то вас, дураков, учи и учи, а спасиба не дождёшься!
- Наташ, - робко спросила Катя, - а где же я потом возьму эти деньги?
- Наберёшь! Наскребёшь понемножку, а нет, так я за тебя аппарат выкуплю. Себе возьму, а ты накопишь денег, мне отдашь, - он тогда, аппарат, опять твой будет!
С тяжёлым сердцем согласилась Катя и понуро побрела к дому.
- Не скучай, - посоветовала ей на прощание Наташка. - Ты по вечерам садись на автобус или бери тачку и кати чуть что в Первомайскую рощу - там мы гуляем и гуляем весело.
Дома в почтовом ящике Катя нашла от Барышевой записку. В ней она ругала Катю за то, что та не зашла, и просила, чтобы Катя немедленно сообщила адрес Валентины начальнику сочинского детского лагеря, куда они хотят пригласить Катю, чтобы она там побыла до Валентининого приезда.
И Катя, вобщем-то, обрадовалась, но... то не было под рукой авторучки, то конверта, а то просто отсутствовало желание, и адрес она послала только дня через четыре.
А тут пришла новая неприятность.
Как там прикидывала на калькуляторе Наташка: кило да полкило - это уже было трудно понять, но деньги, которых и так осталось мало, таяли с быстротой совсем непонятной.
С утра Катя начинала отчаянно экономить. Пила слабый чай, съедала только одну булочку и жадничала на каждом куске сахара. Но зато к обеду, подгоняемая голодом, накупала она наспех совсем не то, что было нужно. Спешила, торопилась, проливала, портила. Потом от страха, что много истратила, ела без аппетита, и наконец, злая, полуголодная, махнув на всё рукой, мчалась покупать мороженое. А потом в тоске слонялась без дела, ожидая наступления вечера, чтобы умчаться на автобусе в Первомайскую рощу.
Странная образовалась вокруг неё компания. Как они веселились? Они не играли, не бегали, не танцевали. Они переходили от толпы к толпе, чуть задевая прохожих, чуть толкая, чуть подсмеиваясь. И всегда у Кати было ощущение: то ли они за кем-то следят, то ли они что-то непонятное ищут.
Вот "ребята" улыбнулись, переглянулись. Молчок, кивок, разошлись, а вот и опять сошлись. Был во всех их поступках и движениях непонятный ритм и смысл, до которого Катя тогда не доискивалась. А доискаться, как потом Катя поняла, было совсем и не трудно.
Иногда к ним подходили взрослые. Одного, высокого армянина с крючковатым облупленным носом, Катя запомнила. Отойдя в сторонку, Наташка отвечала ему что-то коротко, быстро и делала руками неясные жесты. Возвращаясь к компании, Наташка вытерла рукой взмокший лоб, из чего Катя заключила, что этого носатого армянина Наташка побаивалась.
Катя спросила:
- Кто это?
- Ашот, - ответила ей Наташка. - Он у местных армян пользуется большим авторитетом, он женат на дочери ментовского пахана.
- Женат на дочери кого? - не поняла Катя.
- На дочери начальника местной мусарни.
Катя, не мигая, смотрела в глаза Наташке. Та, помолчав, кивнула строго и выразительно..
В тот же вечер, попозже, Катю угостили пивом. Она никогда не пробовала пиво раньше, и теперь ей стало необыкновенно весело. Катя даже смеялась, и все кругом смеялись с ней вместе. Подсел носатый Ашот и стал со ней разговаривать. Он расспрашивал Катю про её жизнь, про отца, про Валентину. Катя что-то молола ему: что - она помнила плохо. И как после попала домой помнила тоже с трудом.
Очнулась она уже у себя в кровати. Была ночь. Свет от огромного фонаря, что стоял во дворе, против дома, бил ей прямо в
глаза. Пошатываясь, Катя встала, подошла к крану, напилась, задёрнула штору, легла, посадила к себе под одеяло кота Тимофея и закрыла глаза.
Опять, как когда-то раньше, непонятная тревога впорхнула в комнату, легко зашуршала крыльями, осторожно присела у Катиного изголовья и, в тон маятнику от часов, стала её баюкать:
Ай-ай!
Ти-ше!
Слы-шишь?
Ти-ше!
А добрый кот Тимофей урчал на её груди: мур... мур... иногда замолкая и, должно быть, прислушиваясь к тому, как что-то скребётся у девочки на сердце.
...Денег у неё оставалось всего двадцать долларов. Катя проклинала себя за свою лень - за то, что она не вовремя отправила в лагерь московский адрес Валентины, и теперь, конечно, ответ придёт ещё не скоро. Как Катя будет жить - этого она не знала. Но с сегодняшнего же дня она решила жить по-другому.
С утра взялась она за уборку квартиры. Мыла посуду, выносила мусор, постирала и вздумала было погладить свою одежду, но сожгла воротник одной из рубашек.
Днём за работой Катя крепилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29