До седьмого колена.
- Но ведь твои родители спиртным не увлекаются, - заметила Полина, думая о другом: нарушить или нет просьбу Глеба. Просьбу или приказ? Почему, собственно, он так настойчиво убеждал её переночевать в Зареченске?
- Ай! Родители тут ни при чем. - Вадим махнул рукой, едва не перевернув чашку. Он был заметно под хмельком. - Наверно, через поколение переходит.
- Вот что. Я спать хочу. У меня своя жизнь, устроенная, благополучная. Порадуйся за меня. А я за тебя порадуюсь, когда ты из этого дерьма выберешься и семью свою восстановишь. Двое детей не шутка.
- Ладно, доктор. В проповедях не нуждаюсь, - покачнувшись, Вадим поднялся. - Мне ничего от тебя не надо. Хочу, чтобы ты знала, - я не дубина, не сволочь. Ты это накрепко запомни. Если что не так, свистни. Телефон не забыла? Вот... - Он стоял, чуть не подпирая богатырскими плечами дверной проем. Полину пронизывала жалость. Не надо обладать особенными способностями, чтобы понять - человеку плохо. И катится он вниз, за что ни уцепится, удержаться не может.
- Хочешь, я тебе хорошего врача поищу?
- Лучше обними... - Он рванулся к Полине. - Ты всегда была жутко красивая, но холодная. А теперь я вижу - лед растаял... - Он зло ухмыльнулся. - Добрые люди айсберг растопили. - Пальцы Вадима сомкнулись на её запястье.
- Пусти. - Она спокойно посмотрела ему в глаза. Спокойно, но строго из-под нахмуренных темных бровей.
Рука Вадима разжалась.
- Ведьма... - Скрипнув зубами, он направился прочь. Полина не двинулась вслед, подождав, пока с грохотом захлопнется входная дверь. Тогда погасила везде свет и долго стояла у окна в своей комнате, глядя во двор.
Девятиэтажки спали. Покачивающиеся на ветру фонари заливали мокрый озябший мир скудной мертвенной голубизной. Полина почему-то вспомнила, что у древних греков голубой и синий считались цветами траура, ими расписывали стены гробниц, окрашивали одежды жрецов. Она же часто использовали эти цвета в своем гардеробе, подчеркивая синеву глаз.
"Хватит!" - решила вдруг Полина, вздрогнув, как от незримой опасности. Порывшись в шкафу, нашла зеленый шелковый шарф и бросилась с ним к зеркалу. Глаза сверкнули изумрудной зеленью. "У меня зеленые глаза, и я предпочитаю именно эти оттенки", - строго сказала себе и тут же удивилась, откуда явились странные мысли и неуместные сомнения по поводу гаммы платьев и свитеров? А еще, роскошной московской спальни, утопающей в серебристо-синем полумраке. "Квартиру оформлял дизайнер, цвета отделки выбирал по его совету Глеб, а мне очень понравился результат", - словно оправдываясь перед кем-то, подумала Полина.И ещё далеко-далеко, на краешке сознания прмелькнуло:"Поздно. За зелененький шарфик хвататься поздно.Травинка на краю пропастии".
Не раскладывая свой старый диван, наскоро застелила его, свернулась калачиком под одеялом и постаралась уснуть. Думать о вечеринке у Беллы не хотелось. Стало окончательно ясно, что прошлое осталось за чертой забвения, перешагивать которую не следовало. Это не её двор, не её школьные знакомые и не её прошлое. Забрела по ошибке в чужую реальность, где оказался плохо знакомый пьяненький парень, не сумевший осуществить своих радужных планов ни совершить дерзновенный прорыв в науке, ни сделать счастливой жену, ни растить детей...
Полина едва сдержалась, что бы не позвонить Глебу - так захотелось услышать его голос, почувствовать, что их московский дом, их благополучие, любовь на самом деле существуют. Она положила ладони на живот, но зародившаяся в нем крошечная жизнь ещё пребывала в глубоком сне, где-то в неведомом пространстве, на грани света и тьмы.
"А может, мои натужные попытки "прозреть" - нечто, недоступное другим, - естественный этап совершенствования человеческой психики? Может, интуиция, ясновидение, предчувствие - обязательные спутники любви? Любви жены, матери?" - думала Полина, усиленно отвлекая себя от навязчивого ощущения опасности, желания немедленно увидеть Глеба. Она попыталась расслабиться, поочередно отключая мышцы ног, рук, тела, отпустила мышцы лица и глаз, постаралась дышать поверхностно и ровно... И тут же вскочила, хватая ртом воздух и раздирая ворот пижамы - пружина в груди, сжатая волей, развернулась с убойной силой. В глазах потемнело от боли, пальцы задрожали, к горлу подступила тошнота.
"Вот и беременность дает о себе знать", - успокоила себя Полина, быстро оделась, заперла за собой дверь и спустилась во двор. Хмурую ночь едва осветлил приближающийся рассвет. "Ниссан" не угнали, мотор послушно заурчал, часы просигналили пять раз. Городок спал, на шоссе было пусто. Через час с небольшим Полина осторожно входила в свою квартиру. Сняла сапоги и на цыпочках прошла в спальню.
Глеба не было. Накрытую синим покрывалом кровать никто не тронул - так и валялись поверх шелкового "дворцового" штофа шерстяные колготки и забракованная в процессе сборов на вечеринку блузка. Полина присела на пуф у зеркала, почему-то опасаясь притрагиваться к вещам, словно попала в заколдованное царство. С неприязнью оглядела так радовавшую её обстановку "голубой" спаленки - слишком много синих оттенков, как в критской гробнице.
Попыталась размышлять спокойно, но логику разрушали каверзно вкрадывающиеся вопросы "а вдруг?". Образную картину искажали помехи, словно на экране телевизора с выдернутым шнуром антенны, ничего не разберешь сплошное мелькание и треск. Неприятный, пугающий свист ледяной вьюги...
Из холла Полина позвонила Глебу, не опасаясь разбудить его - где бы он ни находился, телефон был рядом - под рукой, под подушкой, в кармане... Голос диспетчера ответил, что абонент временно отключен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137