Это всегда клятва и дар" - думал он, с сожалением перепоручая процедуру написания профессионалу. "Вот и все, что я сделал для тебя, Витька. Прости, что больше ничего не смог, хорошая моя", - прошептал он и покинул причал.
3
...Виктория Анатольевна караулила у плиты картофель в мундире, пыхтевшую под тяжелой чугунной крышкой, проложенной газетой "Правда". На кухне было душно и сумрачно - вечернее окно, без шторок и занавесок, запотело, голая лампочка под потолком излучала свои 60 ватт. Две конфорки рядом с набухающей кашей, занятые соседскими кастрюлями, распространяли вкусный запах свиного борща.
Анатольевна в этот раз на мясо не наскребла - зарплата будет послезавтра, а картошечка с постным маслом и так хорошо пойдет. Счастье, что Алексей разносолами неизбалован, и аппетит у него волчий - все сметет, что на столь не поставь. Главное, чтобы побольше было.
Как залетная птаха впорхнула Ольга - в пестром халатике и капроновой зеленой косынке поверх оранжевых бигуди, на ходу отключила газ, схватила из шкафчика печенье и хлопнула по пле- чу застывшую на своем табурете соседку:
- Да брось ты свою стряпню, Анатольевна! Пошли ко мне - там по телику Поль Робсон поет - прямо из Москвы.
Получив на комбинате к майским праздникам премиальные, Ольга купила новенький "Темп-2", с огромным экраном, чуть ли не вдвое больше КВНовского, что с линзой вообще было почти как кино. Сдвинув стулья поближе, женщины прильнули к экрану. Яркий голубой прямоугольник, отрегулированный ручкой "контрастность" и успокоенный от поперечных подергиваний "частотой кадров" открывал невероятно отчетливую и абсолютно невозможную здесь, в этой комнате, картину. Это было не просто "окно в мир", как писали газеты, а выход в другое измерение - за пределы реального, мыслимого, допустимого. Вик- тория, оказавшись перед экраном, каждый раз стеснялась взгляда дикторши и машинально поправляла халат. Почему тогда, еще до войны, обсуждая с Остапом на волжском берегу перспективы технического прогресса, обещавшего появление "видео-радио", они были радостно готовы ко всему, что сулила наука - полетам на Луну, чтению мыслей на расстоянии, перемещениям во времени и продлению жизни за пределы возможных сроков. Но не могли и представить не только Хиросиму и Нагасаки, но и простого артобстрела, уносящего жизнь? Как же случилось, что страшное, жестокое стало нормой, житейской привычной бедой, а чудеса мирной жизни смущали необъяснимой, тяжелой обидой.
То, что показывал сейчас телевизор, было сказкой сбыв- шейся для других, украденной радостью, миновавшей, обошедшей стороной ее, Виктории жизнь.
Вся Москва пела и гуляла в эти светлые, короткие летние ночи. По площадям и улицам, взявшись за руки, с букетами сирени бродила молодежь из разных стран - мексиканцы в широкополых сомбреро, какие-то узкоглазые китайцы и даже негры, которых там, в Америке ожидали зверства куклуксклановцев и костры линча, широко улыбались обезьяньими губами, пританцовывая с русскими девушками "Катюшу". А по Москве-реке скользили водные трамвайчики - мимо башенных высоток, под выгнутыми мостами и расцветающим салютными гроздьями небом. "Речка движется и не движется, вся из лунного серебра..." - пели юные голоса. Виктория чувствовала, как по спине побежали мурашки и душа занялась волнением. "Жизнь-то, жизнь-то теперь какая!" - замирала она, поправляя на коленях укутанный в одеяло чугунок с картошкой.
- Смотри, смотри Анатольевна! Модницы все в белых босоножках и юбки широченные, надо себе такую сварганить, - тыкала пальцем в экран Ольга. -У меня была точь-в-точь такая! Темно-синий штапель в горох, солнце-клеш. И босоножки на каблучках беленькие, "скороходовские", - оживилась вдруг Виктория, - и Волга наша не хуже этой Москвы-реки была, а уж берега!
- Ой, что-то не представляю тебя, Анатольевна, на каблучках, да в клеше! Для клеша надо талию как у Елены Великановой.
- А у меня и была такая. Остап двумя руками почти обхватывал чуть-чуть не смыкались. Правда, ручищи у него огромные... токарь-разрядник, передовик производства...
- Ага, размечталась, Анатольевна, разволновалась! Рано тебе, видать, в бабки-то записываться. Совсем на себя рукой махнула. Хоть бы волосы подкрасила, кому она, седина-то, твоя нужна? За нее премиальных не дадут, завела свою привычную песенку Оль- га. - Вон в универмаг хну завезли, я тебе тоже возьму. Мы здесь такую красоту наведем - выйдешь в свою библиотеку кралей Наповал всех сразишь!
- Да что ты, Оль, смеешься! Поздно мне уже фасонить-то. Дай Бог, чтобы ноги не подвели - сына еще поднять надо. Не хватает ему только матери-инвалидки. Вот чего я пуще смерти боюсь...
- тяжко вздохнула Виктория.
На экране показывали концерт. Присядкою шли хлопцы в ши- роченных шароварах, а вокруг бегали в мягких сапожках, кружили подбоченясь девчата, так что ленты разлетались от пышных вен- ков и колоколом вставали расшитые узорами юбки. А за ними, во всю огромную сцену трепетало на ветру, как-то хитро представ- ленное гигантское знамя с величавым профилем Ленина.
- Ну ладно, пойду спать, засиделась, - решительно под- нялась Виктория, стиснув подступившую комом обиду. У себя в темноте бухнулась на кровать и, обнимая теплый чугунок, расплакалась под бодрый голос за стеной: "Если бы парни всей земли..." И чем сильней ликовал хор: "Вот было б весело в компании такой, а до грядущего подать рукой", - тем тяжелее становилось утопавшей в горьких слезах женщине. За сына, за Лешу больно! Интересное время-то, героическое, а он где-то сбоку-припеку оказался. Ведь как о Москве мечтал, до поздней ночи в ансамбле репетировал!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156