Он рассмеялся, хлопнув Альже по плечу.
- Великий полицейский плюс великий преступник - это Аустерлиц, который длится год. Наполеон вдвойне, победа шутя!
Альже не любил, когда шутили над серьезными вещами. Он оставил Вержа наедине с капустой, слегка переваренной, недостаточно хрустящей.
* * *
Чтобы встретиться с Люсьеном Рабером, надо принять ряд предосторожностей, особенно если ты полицейский. Рабер был делегатом СЖТ[СЖТ - Всеобщая конфедерация труда.], членом регионального совета. Невысокий, черноглазый, сухощавый человек. Он был глазами и ушами отдела общей информации в профсоюзах. Его держали на крючке уже около года. Он выдал группу испанских коммунистов-эмигрантов после обыска у него в доме. Позже полицейские давали ему время от времени деньги в качестве утешения за его подлость. Это было эффективным лекарством: Рабер, подобно монаху времен Ренессанса, любил вкусно поесть. Он позволял себе обильные трапезы. Мог обойтись без всего, говорил он, кроме как без жратвы. Рабер объяснял это чрезмерное обжорство детством, проведенным в нищете, и это оправдывало его в соответствии с общепринятыми моральными канонами.
Ритуал начинался со звонка на Центральный почтамт. Рабер занимался там сортировкой посылок. Его должность позволяла ему пользоваться телефоном. Условная фраза звучала так: "Нам необходимо знать твое мнение". Спустя несколько мгновений Рабер уже сидел в каком-нибудь ближайшем кафе. Надо было позвонить ему туда второй раз и договориться о месте свидания. Вержа не нарушил церемониала и назначил встречу в конторе фрахтовщика, который осведомлял полицию о действиях крайне правых, и был страшно доволен, узнав, что "красный" занимается тем же делом.
Рабер был в плохом настроении и тут же изложил Вержа причины.
- Два раза за неделю, - сказал он. - Они начнут подозревать. На меня и так уже косятся.
Пару дней назад его вызывали из отдела общей информации в связи с готовящейся забастовкой.
- Но я - это совсем другое дело, - сказал Вержа. - По личному вопросу.
Рабер был заинтригован и промолчал.
- У тебя были бы большие неприятности, если б твои дружки узнали, что ты их закладываешь, - продолжил Вержа.
Рабер вздрогнул.
- С тобой мог бы даже произойти несчастный случай; какой-нибудь болт может угодить тебе прямо в голову во время манифестации, а?
- Зачем вы мне все это говорите?
Он вдруг заволновался, тем более что у Вержа было выражение лица, словно он готовит веселую шутку.
- Потому что я попрошу тебя об одной большой услуге и ты не сможешь мне отказать.
Рабер с тревогой ждал продолжения.
- После нападений на почтовые отделения, - сказал Вержа, - установлена сигнальная система, соединенная с комиссариатом. Это не такая уж роскошь. Нигде я не видел такого легкомыслия, как у администрации. Все вели себя так, словно никому в голову не могла прийти мысль, что через почту проходят миллионы. Например, в те вечера, когда поступает выручка со всего департамента. Я правильно говорю?
- Да, - ответил Рабер, отнюдь не успокоенный.
- Имея эту сигнальную систему, департаментский директор и все кассиры спят с открытым ртом и спокойной совестью. Но зря, потому что есть ты, Люсьен Рабер.
- Я?
- Да, ты. В следующий вторник в восемь часов ты заменишь один из проводов в сигнальной системе. Он обернут резиной. Ты снимешь кусок и заменишь другим, состоящим лишь из резиновой оболочки. Никто ничего не увидит. И никто ничего не услышит, когда придут наши друзья. Ясно?
Рабер отчаянно закрутил головой.
- Вы нездоровы, комиссар? - спросил он.
- Они заберут все деньги, по-моему, миллиард. Я могу тебе сказать с точностью до одного человека, сколько будет служащих, где они будут, какова их, к слову говоря, довольно слабая способность оказать сопротивление. Я изучаю этот вопрос с того самого дня, когда мне поручили предотвратить подобное нападение. Это я разработал систему. Поверь мне, она эффективна, если не знать ее до мельчайших деталей. Потом ты незаметно поставишь провод на место. Понятно?
Рабер ничего не ответил.
- Вы рехнулись, комиссар, - повторил он.
- Ни в коей мере. Скоро ты поймешь, что я не могу поступить по-другому.
Он добавил мягко:
- И что, если ты будешь хорохориться, я не откажу себе в удовольствии раскрыть твое имя, как одного из самых ценных помощников полиции. До самой смерти ты будешь ходить в доносчиках. Обычно в профсоюзах считают, что это самая большая подлость на свете, и они правы. Всюду, где ты появишься, к тебе будут относиться, как ты того заслуживаешь: как к куче отбросов. - Он улыбнулся. - А если будешь умницей, все пройдет хорошо. Ты даже получишь вознаграждение. Миллион. Старых франков. И ты позволишь себе несколько приятных трапез. Мне просто непонятно, как ты еще можешь колебаться.
- А вы?
- Для меня, пожалуй, важнее радости любви. Каждому свое.
- Если вас засекут?
- Невозможно. Если только ты не проболтаешься. Надо научиться молчать хоть раз.
- Когда я получу свой миллион?
- Непосредственно перед операцией. Наш хозяин, фрахтовщик, вручит его тебе. Он получил указания.
Рабер был в нерешительности.
- Я не могу получить небольшой аванс?
Beржа расхохотался.
- Конкретно и положительно. Ты мне нравишься. Завтра здесь будет для тебя сто кусков.
Рабер размышлял.
- Те две почты, это ваша работа?
- Ты в своем уме? Если б я имел два миллиарда, я б уж давно загорал на солнышке. А ты бы жрал ложкой черную икру.
Рабер поправил: не так уж он любил икру. Он предпочитал дичь, бекасов, гусиную печенку, раков. Он был готов долго рассуждать на эту тему, а от перспектив получить миллион у него слюнки текли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48