я сам себя напичкиваю информацией и только тогда получаю успокоение, а беднягу-cresi кормят таблетками, надеясь на общее оздоровление пациента.
Кремлевская таблетка — вот символ нашего разлагающего бытия. Реклама предлагает нам глотать эти электронные пилюли, обещая бессмертие. А какое может быть бессмертие в стране мертвых? Все эти уловки от смерти лишь приближают известный финал.
Горемыка в шкатулке, закормленный этим бессмертием, уходил в него на непродолжительное время, чтобы увидеть запредельные явления прошлого и будущего, а после возвращался в настоящее, источенный до физического изнеможения и мозговой немощи. Исследователи этого телесно-костного мешка совершали принципиальную ошибку. Они пытались извлечь информацию посторонним наблюдением, не рискуя собой и своими душами. Вот почему результата нет: тот, кто не рискует собой, тот теряет все.
А почему бы мне не рискнуть, сказал я себе и Сандро. И мой товарищ искренне испугался за мою голову, мол, мое душевное состояние тоже находится на критическом уровне.
— Вот-вот, — сказал я. — Это то, что и требуется нам.
— Нам?
— Ну мне. Все будет хорошо, Сандро. И даже лучше того.
— Дальше некуда, — ворчал мой товарищ. — Куда это мы так спешим?
О нашем возвращении все службы лечебного профилактория в сосновом бору были оповещены и проблем не возникало. У парадного подъезда нас встретили два медицинских брата и провели в кабинет Главного врача. Там находился сухенький миленький стручок-старичок, похожий на доктора Айболита, встретивший нас с заметным неудовольствием.
— Проходной двор, господа, — и пригласил присесть на стулья. Интересующий вас пациент находится в глубоком депрессивном состоянии, после эксперимента, а вы? Эх, господа-господа!.. — Но утопил кнопочку аппарата селекторной связи. — Будьте добры, приготовьте Лб-66 к встречи с гостями.
— Нам бы просто поговорить, — выступил я, — с этим Лб-66.
— Поговорить, — заерзал в кресле Айболит. — Милейший мой, вы даже не понимаете, в каком положении находится наш пациент.
Я хотел понять и мне объяснили, что шестилетний ребенок более сознателен, чем Лб-66, то бишь господин Литвяк, по причине общей синдиоострохронофелксистации. Чего, доктор? А того, молодые люди, что после многолетних стрессовых нагрузок мозг пациента, не выдержав их, в одну из критических минут заблокировал память и так, что все попытки вернуть её в «рабочее» состояние пока тщетны. Я удивился, а как же опыт, когда больной нес вполне осознанную околесицу о конце света? Именно нес, ответил Главврач и объяснил, что под воздействием психотропики открылись как бы шлюзы памяти, однако слишком на короткое время, и это не дает возможности стабилизировать её на надлежащем, как прежде, уровне. Память пациента «вырывает» куски из прошлой жизни, но это не та информация, которая нужна заинтересованной стороне. Наука бессильна регулировать подобные процессы, грубое вторжение в память — да, но не более того.
— И для этого нужна кремлевская таблетка?
— Кремлевская таблетка? — удивился доктор Айболит.
— Ну так называли пилюлю во время опыта.
— Ах, вы про это, — оживился старичок. — Исключительно наше изобретение. Кремлевская таблетка, говорите? Так-так, замечательно-замечательно, — и ткнул пальчиком в потолок. — Но это наша кремлевская таблетка, молодые люди. Вы понимаете меня, наша таблетка!
Я понимал, что наука шагнула далеко за горизонты человеческого здравомыслия.
Наконец по селекторной связи сообщили, что Лб-66 готов к встрече. Доктор Айболит пригласил нас следовать за собой, предупредив, что встреча должна быть короткой — пять минут. Я занервничал: за такое время можно взорвать всю планету, но как успеть объясниться с душевнобольным?..
А то, что господин Литвяк находился в плачевном душевном состоянии, я убедился сразу после того, как меня запустили в больничную палату запустили под присмотром медсестры. Палата была вполне уютна и удобна для проживания одного лица: широкая кровать, пластмассовый стол и стул, даже телевизор, замурованный в стену, окно в решетке. За столом сидел Лб-66 и старательно выводил на бумаге детские каракули, напоминающие буквы и цифры. Делал он это с заметным усилием и с дегенеративной ухмылочкой на безвольных губах, из которых тянулась нитка слюны. Медсестра Фро улыбнулась:
— Ах, что же мы рисуем? Ах, какие мы умненькие! Ах, к нам гости.
Нельзя сказать, что мое явление произвело на пациента впечатление. Он продолжал выводить каракули с усердием размножающейся амебы. Я хмыкнул — с чего начинать-то? Говорить о погоде глупо: у сумасшедших, как и у природы, нет плохой погоды. О здоровье? Решат, что издеваюсь над человеком. О дискетке? И я спросил:
— А что такое программа «S»?
Разумеется, ответа не последовало: Лб-66 был слишком занят своими внутренним миром — в «шкатулке» во время опыта он был куда словоохотливее.
— А вы нарисуйте вопросик-то, — посоветовала медсестра. — Может, и поймет? Дело такое, неизвестно как обернется…
Я последовал совету: и на листе бумаги изобразил крупными буквами: ПРОГРАММА S. И подсунул под вислый нос и бессмысленные зрачки, плавающие в глазницах. Пациент механически продолжал фломастером чиркать бумагу и я увидел, как S превращается в $. И не придал этому никакого значения по той причине, что заметить сознательное в движениях Лб-66 было весьма проблематично.
Я вслух удивился: почему он перед опытом и во время оного был куда адекватнее, чем сейчас? Медсестра ответила: специальные препараты. А можно мне штучки две, Фро? Какие штучки, не поняла. Ну, этих кремлевских пилюль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125