Выпив, стукнул кулаком о стол, раскусил с хрустом мясо:
- Вспомнил, как жрали мы баранину там, в степях у Кургана. Шел я в первой сотне под Ивановым-Риновым. Ох, и кромсали красных. Как тараканы разбегались. Шашками, из карабинов, по головам сапогами... Эх ты, черт! воскликнул он. - Если бы гнать да гнать - до Москвы бы наш казачий корпус домчался... Послушали бы звон сорока сороков. А тут осели. Водка, перины, бабий визг, и баранина жареная-пареная, до блевоты, и пироги, и сметана кадушками. Обжирались, облапывались... Еле на коней позабирались через пару дней. Спьяну, знать, да с баранины и сам Иванов-Ринов, обалдуй, не в ту сторону взял направление. Как посыпались отовсюду вдруг снаряды. И-эх, вы... Куда только и подевался Иванов-Ринов, обалдуй, - повторил он угрюмо, посмотрел на Трубышева каким-то косым и нелюбезным взглядом.
Притопывая ногами, негромко и так же безучастно ко всему окружающему, напевала Тамара:
Увидел мои слезы,
главу на грудь склонил...
Грохотало пианино, бежали официанты, прикрываясь щитами-подносами. Что-то кричал Иван Евграфович - маленький, быстрый, с розовым, точно ошпаренным лицом, с хохолком редких и седых волос на макушке, в русских сапогах, в поддевке по-купечески. Становилось все шумнее, все звонче и гулче бились стаканы о стаканы, и женские крики с соседних столиков становились все более раздражающими для Мухо. Склонившись, он сказал негромко:
- Хорошо, через пару дней постараюсь, хотя и трудное дело это после хождений следователей к нам на биржу. - Кому отдать - вам?
- Вот ему, - кивнул Викентий Александрович на Ивана Евграфовича, передадите ему, а деньги от меня получите. А я с ним сейчас договорюсь обо всем... Вас я найду сам... Ну, что же, - поднимая стопку, вздохнув зачем-то, проговорил он. - Будем пить теперь за дорогу через границу. Пусть вам повезет там, Бронислав.
46
Утром Викентий Александрович помолился на образок, в котором чернели двумя углями глаза Победоносца. В бога он верил и не верил. Что есть бог никто не знает, и что нет бога - тоже никто не знает.
В конторе мельком поздоровался с бухгалтершей, разделся, сразу за счеты. Загремел костяшками, а тут - шаги по коридору. Знакомые шаги. Вот открылась дверь, и вошли двое. Первый - ревизор из губторга, а второй - в шубе, в фуражке с молоточками - снова инспектор Пахомов.
"Ревизия", - так и ударило. А дома - пятьсот рублей в ящике стола Синягину под сливочное масло.
Знаком ревизор. Не раз приходил к нему. Встречались в бане, на улице. Неподалеку они живут. Всегда поклонится, даже шляпу приподнимет. А сегодня каменное лицо у ревизора. Сразу к бухгалтерше, а та ему в ответ, удивленно разведя руки:
- Недавно ревизовали...
- Дополнительно, - произнес ревизор, а инспектор по-хозяйски сел на стул, будто конторщик или кассир.
- Прежде кассу проверим.
Глаза ревизора, обращенные к Викентию Александровичу, холодны.
Улыбнулся Трубышев, открыл сейф, подумал: "Сразу ли сказать про деньги или подождать?" Решил подождать. Стал выкладывать на стол все, что в кассе: червонцев - двадцать, облигации хлебного займа, облигации шестипроцентного выигрышного займа, да еще временные свидетельства Доброфлота, да денег на мелкую сумму.
Выложил все это и признался:
- Пятьсот рублей у меня дома. Брал на выходной, чтобы здесь не украли. Да и забыл захватить...
- С каких это пор надежнее стало у вас дома? - заметил инспектор и повернулся на стуле, снял фуражку. - Помнится мне, как вас обокрали.
Он помолчал, склонив голову набок, точно ждал, что ответит Викентий Александрович. Не дождавшись, снова сказал:
- Когда-то вы обижались на преступный элемент, который может в любой час войти в квартиру с липовыми документами.
- Теперь другое дело, товарищ инспектор, - нехотя отозвался Трубышев. - Крепче следит милиция... Беспокоиться насчет дома не приходится.
А в дверях - директор, конторщики.
- Насчет дома не беспокойтесь, - сказал инспектор. - Там будет обыск по ордеру от прокурора. А вот кому вы деньги приготовили - придется дать ответ следователю.
- Но, бог мой, - воскликнул Викентий Александрович, достав платок, торопливо мазнув глаза, как будто засыпало их пылью.
Инспектор так же спокойно:
- Не на муку ли Синягину в долг? Краденную на складе?
- Понятия не имею, о какой муке вы говорите, - холодно отозвался Викентий Александрович, а стул заходил под ним, пол дрогнул. Вскочить, бежать бы прочь отсюда. Все известно. Значит, нашли и муку. Но продолжал все так же спокойно и про себя удивляясь этому спокойствию:
- Деньги могу хоть сейчас вернуть. Схожу домой - и через час будут лежать в сейфе...
- Наверняка, - согласился инспектор, - комиссионные накопили. Что там пятьсот рублей...
- А если в долг даю, - не слыша словно бы голоса инспектора, сказал обидчиво Викентий Александрович, - так закладываю кольца покойной жены. Кольца, серьги... Закладываю, продаю на рынке вот и помогаю, кто попросит. Разве это незаконно...
- Незаконно ростовщичество, - остановил его инспектор. - Вы даете деньги одной суммой, а с нее берете уже другую, выше. Это ростовщичество, и оно карается законом.
- Какие суммы? - возмущенно закричал Трубышев. - Какое ростовщичество?
- Оно в денежной книге у булочника Синягина, - пояснил негромко инспектор. - Это нам хорошо известно... В денежной книге у булочника все записано. Сколько раз вы дали денег булочнику и сколько получили с учетом комиссионных...
- Он записывал? - растерянно вырвалось у Викентия Александровича. Да как он посмел...
- Это при встрече вы скажете ему... А пока одевайтесь. Идемте к вам домой, там обыск с ордером от прокурора... А насчет колец, - снова проговорил насмешливо, - так много ли их у вас?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83