Впрочем, от
последнего теперь не оставалось и четверти первоначальных размеров:
найденные в этом обломке черт-знает-чего ценные металлы и элементы
за пятьдесят лет безжалостно выскреблись, и пустой, как скорлупа
грецкого ореха Царь Мидас никак не тянул на звание одного из
спутников Юпитера. Так что на самом деле семнадцатый спутник,
строящийся в данный момент на скорую руку, был шестнадцатым. Никаких
совпадений, - говорил себе Адам, - никаких пророчеств.
Вскоре пришел другой транспорт - с Луны, полный новых заключенных.
Все они были латиноамериканцами из городов и деревень в верховьях
Амазонки. Ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову
трогать с места этих туповатых работников и крестьян. Теперь они,
озлобленные, быстро обживались в новых условиях. Как быстро
переметнулись давеча от своего труда к оружию.
Стало проясняться, что повсеместная, воистину мировая война шла уже
почти пять лет; за этот срок - маленький или большой? - люди
удивительно одичали, были отброшены в развитии лет на сто, а может и
двести назад. По иронии судьбы, хранителями знаний и культуры
оказались заключенные колонии; но их собирались полностью растворить
в этой массе озверевших людей.
Адам ждал, когда китаянка позовет его в третий раз, уже после того,
как перед ним предстали все ужасы дальнейшего обитания здесь, в
надежде сломать-таки его, но этого не произошло. Нашла кого-нибудь
не столь тормозного и принципиального...

* * *
Его и одного латиноамериканца "из старых" поместили в двухместную
камеру. Сосед, не то Родригес, не то Рамирес, до заключения ведший
обширную торговлю наркотиками в Боготе, просил называть его "Хесус".
- Хесус, - говорил он, - зови меня Хесус! Так меня звали мои друзья,
для которых я был почти как сын Божий!
Энергия из этого смуглого длинноволосого парня била через край;
говорил он на неправильном английском и жестикулировал так, что
рядом с ним находиться было опасно. Выучился "Хесус" в заключении на
онколога, причем свободно орудовал лазерным, радиационным, а то и
самым простым скальпелем. Этому человеку на роду было написано,
чтобы все называли его "Иисусом".
Когда их привели в камеру, выяснилось, что там уже находится чертова
дюжина латиносов. У всех - явные следы мутаций; видно, их родители
поработали на заводах "Ниппон Нью Радионикс" в Боливии. Этим
молодцам было за что ненавидеть узкоглазых.
Худо-бедно, но Рамирес-Родригес-Хесус сошел у них за своего. Черт
возьми, этот человек, если бы захотел, вполне мог оказаться на
свободе! Его способностей располагать к себе людей хватило бы
надолго. Адаму Нармаеву, однако, пришлось похуже. Для начала
огромный латинос, пахан этой камеры и кто-он-там-был в их проклятой
боливийской деревушке прижал его к двери и, несвеже дыша в лицо,
разъяснил ситуацию:
- Слушай, ты, белый человек. Где тюрьма, где воля - все
относительно. - Адам едва понимал жуткую смесь испанского с
английским. - Видишь эту дверь? Она отделяет то, что за ней, по ту
сторону, от того, что по эту. Белые люди считают, что воля - с той
стороны, но это не так. Смотри: мы здесь объявим голодовку - и
вскоре любые наши требования будут удовлетворены. А пусть объявят
голодовку белые люди за этой дверью - я ведь даже не поинтересуюсь,
что им надо. Пускай передохнут. Так что моя воля - здесь. А тебя,
маленький белый человек, я приговариваю к заключению. Постарайся,
чтобы завтра же ты оказался там, за этой дверью. Очень постарайся.
Латинос отошел к своим, и они принялись оживленно лопотать на ихнем
проклятом диалекте. Вскоре Адам обратил внимание, что в основном
спорят Рамирес-Родригес-Хесус и пахан; остальные лишь посмеиваются
да подбрасывают им реплики. Приятно было видеть, что над словами
Хесуса эти неотесаные парни смеются легче, веселее; а над выкриками
их главаря вроде как по принуждению. Впрочем, это могло Адаму и
казаться.
Затем спор постепенно улегся и Хесус подсел к нему:
- Не тушуйся. - Протянул тонкую черную сигарету, но Адам покачал
головой. - Человек везде выживет. Тебе доводилось бывать в
подростковых лагерях?
Нармаев снова сделал отрицательное движение.
- А я проводил там каждое лето с тех пор, как себя помню, до тех,
как стал сам заботиться о своем отдыхе. Жаль, что тебя там не было,
а то сейчас бы сразу смекнул, что к чему. Взрослый человек, в
принципе, может задавить в себе все, что угодно, но из детей это
прет. А теперь поперло изо всех - это естественно. Мы больше не
люди, мы - стая; кто сильный - тому все. Надо было тебе хоть вякнуть
что-нибудь; получил бы по зубам - это что, зато...
Адама слегка подташнивало - от этого постоянного унижения, за
последние годы нарастающего по экспоненте, - и сейчас все
стремительней.
- Как это?
- Теперь никак, - скривился Хесус. - Эту партию ты проиграл. Но
начиная новую, помни...
Ни один из советов Адаму Нармаеву в его жизни не пригодился.

* * *
Этой же ночью его подняли и повели - снова в кабинет начальника
колонии. Шествуя под конвоем ярко освещенными до боли знакомыми
переходами, Адам обдумывал, что может сказать ему китаянка и что
следует ответить.
Китаянки не было. Теперь кабинет занимал рыжеволосый громила с
перебинтованной головой и кошмарным старым шрамом от виска мимо уха
спускающимся по шее за воротник серого комбинезона. Из ухмыляющегося
рта торчали гнилые зубы - через один. На погонах - вообще никаких
знаков отличия.
Детина рыкнул по-звериному, подался вперед и плотоядно прохрипел:
- Теперь ты - мой!
1 2 3 4 5 6