Скотину тайно режут. А план заготовок выше…
– Значит, придется его выполнять за счет середняка. Натравили людей друг на друга. Стыдно будет людям в глаза смотреть. Угораздило тебя, не мог отказаться….
– Отказаться, значит положить партбилет. Кто думал, что так получится: сначала НЭП, а потом чрезвычайные меры, уничтожение кулачества как класса.
– Как это?
– Скотину, зерно, постройки и инвентарь, кроме личных вещей, забираем в коммуну, кто не согласен, подлежит высылке. План коллективизации спустили такой, что уговаривать придется наганом.
– Что же это будет! Опять гражданская война. Не дай Бог!
– Это похуже будет. В гражданскую мы знали, кто наш враг. А теперь среди врагов-кулаков числятся братья Писаренко, бывшие бойцы Красной Армии. Награжденные личным оружием….
Елена плеснула в лицо ледяной воды, которую достала из колодца. Утерлась рушником, надела длинное, почти по щиколотки, платье на голое тело. Прихватив ведерко и совок, вышла на дорогу. Еще прохладная дорожная пыль щекотала, продавливалась между пальцами босых ног. Но Елена не захотела свернуть на обочину, где на пыльной траве еще не высохла роса. Солнце приятно согревало лицо сквозь утреннюю дымку, словно материнская рука.
Впереди на дороге Елена увидела свою подружку, соседскую девочку Настю. Та была тоже с ведром и совком. Нужно догнать, иначе нечего будет собирать. Они направлялись ко дворам братьев Писаренко, у которых было много скота. Потом их маршрут уходил на выгон по следам хуторского стада. Хутор был большой, дворов на сорок. Раньше он назывался по имени его основателей хутор Писаренки. Здесь была центральная контора сельскохозяйственной коммуны «Красный пахарь» и хутор переименовали в ее честь.
– Чур, пополам! – крикнула Елена издалека.
– Чур, я первая! – ответила Настя.
Обминая свежие коровьи лепешки, девочки поочередно подхватывали на совки и складывали в ведра совсем сухие, которые будут гореть почти без дыма. Елена еще прошлым летом быстро усвоила эту не хитрую науку.
– Привет, золотарям!
От неожиданности девочки испуганно замерли. Они подняли головы и увидели в воротах дома Мартына, младшего из братьев Писаренко, его сына Петра, их ровесника.
– Тебе чего надо, кулацкая морда? – нашлась Елена. – Навоза жалко?
– Да не жалко! Куда вам злыдням деваться?!
– Вот я тебе сейчас всыплю на орехи! – Елена оставила ведро, но кованый совок крепко зажала в кулачке.
Она направилась к Петру, но тот ретировался во двор и прикрыл ворота.
– Бандитка, совком собралась бить?
– Выходи, набью тебе рожу и без совка, как прошлый раз.
– Ты не честно дерешься, подножки ставишь.
– С кулацким отродьем иначе нельзя, скоро вас совсем ликвидируют как класс….
– Подавитесь! У батьки наган и сабля есть….
– У моего тоже – наган, а у чекиста – винтовка со штыком, куда твоей сабле…
– Брось его, Ленка, некогда! Меня мать ругать будет, что долго шляемся, – вмешалась Настя.
Они продолжили свои поиски. Когда пришли на выгон, то дело пошло быстрее. Вскоре с полными ведрами они заторопились домой.
– Настя, а Настя!
– Чего тебе?
– Давай слазим к Мартыну в сад. Там такие яблоки, прямо золотые. Говорят, саженцы из Америки привезли. Сладкие-сладкие. Слаже Белого Налива, когда совсем созреет.
– Неудобно, мне мать не велит. Воровство это.
– Чепуха! Кулаки все кровопийцы. Забрать у них – правое дело. Так чекист говорил в конторе. Сама слыхала.
– Ну не знаю! Когда?
– А когда бабы пойдут на выгон коров доить. Дворы опустеют.
– Даже не знаю.
– Не робей! Встречаемся на леваде, когда пастухи сигнал подадут. Ты таких яблок отродясь не ела.
Они подобрались к плетеной из лозы ограде с тыльной стороны усадьбы. Елена там давно присмотрела место, где поперечина оторвалась от столба. Можно было отогнуть плетень и свободно проникнуть в сад.
Яблоки были и в самом деле золотые, некоторые с красноватым налетом на боку. Девочки заблаговременно повязались материнскими фартуками и теперь быстро наполняли подолы яблоками.
– Попались воровки!
От неожиданности Настя просыпала яблоки. Елена вздрогнула, но быстро овладела собой.
– Сгинь дворняга! Куркуль недорезанный!
– Жаль, не догадался Бобика отвязать. Он бы вам налатал… Давно за тобой слежу. Видел, как ты дыру в плетне проделала. Теперь не уйдешь, – Петро схватил Елену за руку.
Вторая рука Елены поддерживала фартук с яблоками. Но она не растерялась и с такой силой дернула, что хозяйский сын не устоял на ногах и упал, ударившись лбом о ствол яблони.
Сгоряча он вскочил на ноги, но тут же опустился на землю, закрыв рану на лбу руками. Из-под рук кровавый поток в секунду, словно маляр широкой кистью, залил лицо Петра. Девочки в состоянии близком к обмороку бросились к дыре в ограде. Когда Елена забежала к себе в дом, то обнаружила, что ее руки судорожно сжимают фартук с яблоками. Она забралась под кровать, спрятала яблоки в ящик, где хранила тряпичную куклу и кукольные наряды. Вернула фартук на место и полезла на сеновал, откуда можно было видеть часть улицы, примыкающей к усадьбе Мартына.
Через какое-то время со двора выехала двуколка. Ею правил дед Петра, рядом сидел сам пострадавший с головой обвязанной белым. Двуколка быстро удалилась в сторону дома фельдшера, на противоположный край хутора.
– С Вами все в порядке? – спросил Михаил, так как его собеседница застыла с отсутствующим выражением на лице.
– Так, задумалась. На чем я остановилась?
– Кого Вы узнали в заместителе директора?
­– Кулацкого сына. Он полицаем при немцах был.
– Постойте! Вы могли обознаться.
1 2 3 4