Аллен долго не верил известию о деянии Освальда, не мог поверить, не позволял себе верить. Но несколько минут назад он был в большой ротонде Капитолия, там, под картинами "Высадка Колумба", "Посадка первых поселенцев" и другими историческими полотнами, стоял гроб, задрапированный тканью с белыми и красными полосами и со звездами на синем поле, - это и все, что осталось от президента, которого он боготворил тысячу дней.
Прошло меньше недели с тех пор, как он видел молодого президента лицом к лицу и даже сфотографировался с ним. В Белом доме проводился прием для членов Верховного суда, единственный прием в году, куда могли получить приглашение все государственные служащие, даже клерки и секретарши, потому что судей с женами было очень мало. Аллен попросил Карсона, Карсон попросил директора ЮСИА, и ему каким-то образом раздобыли пропуск.
Аллен находился внизу, в Восточном зале, примерно с сотней незнакомцев, пока Джек Кеннеди и члены его семьи принимали судей. Потом оркестр морской пехоты в алых мундирах заиграл марш. Барабанная дробь, фанфары, а потом "Ура вождю!".
Аллен поднял взгляд. Президент и его красивая, кареглазая жена, оба сияющие, спускались вдвоем по лестнице, не подозревая, что это в последний раз.
Аллен стоял в шеренге, президент приближался к нему, пожимая руки, загорелый, веснушчатый, полный жизни молодой человек с быстрыми, умными глазами, а потом - он и сам не знал, как это получилось, - Аллен вышел из шеренги и направился к президенту, агент секретной службы окликнул: "Эй!" Обернувшись, Кеннеди увидел парня с протянутой для пожатия рукой и улыбнулся. Он крепко пожал Аллену руку, при этом ослепительно сверкнула фотовспышка, спросил фамилию и где работает, а когда Аллен сказал: "В ЮСИА". Мистер Кеннеди заметил: "Вы там делаете хорошую работу", - словно Аллен представлял собой агентство, а не был младшим служащим.
Потом чьи-то руки оттащили Аллена, и президент пошел дальше, бросив еще один добродушный взгляд на порывистого молодого человека, тогда он видел президента в последний раз. До сегодняшнего дня.
Девять человек из армии, флота, морской пехоты, военно-воздушных сил и береговой охраны медленно несли гроб вниз по ступеням между двумя шеренгами матросов и морских пехотинцев, взявших на караул. Бобби Кеннеди и вдова под черной вуалью скорбно ждали внизу, оркестр играл военно-морской гимн, самую печальную мелодию, какую Аллен слышал, и потом, заслыша ее, он всегда будет ощущать внезапную, резкую боль в сердце.
И вот барабанная дробь, гроб на лафете, три пары серых, в масть, лошадей, правый ряд оседлан, но без всадников, а позади лафета крупная вороная лошадь, несущая в стременах сапоги, вставленные задом наперед, она упирается, словно протестуя.
- Черт побери, Лоуэлл! Возьми себя в руки.
Джим Ноли, оператор, сердито жестикулировал ему. Они шли на очередное место съемок, поэтому Аллен не видел отпевания в соборе св. Матфея, он оказался в людской толпе возле мемориала Линкольна и взял интервью у четверых заплаканных молодых людей.
13
Средним планом толпа у мемориала Линкольна, ждущая похоронной процессии. Крупным планом молодой, явно нервничающий Аллен Лоуэлл с микрофоном. Камера сопровождает его, когда он поворачивается к толпе, и отъезжает назад. Средним планом Лоуэлл и парень в спортивной рубашке. Парень плачет.
Лоуэлл. Как вас зовут?
Парень. Эв... Эверетт Меллон, я служащий сената.
Лоуэлл. Каковы теперь ваши планы?
Парень. Остаться на государственной службе и показать этим бешеным идиотам, что нас не уничтожить одним выстрелом. Им это не удастся! О господи!
Лоуэлл. Что случилось?
Парень. Процессия!
Вставной кадр. Лафет и процессия, видимые из толпы, стоящей вдоль улицы.
Барабанный бой.
Крупным планом человек средних лет. Он плачет.
Камера отъезжает и захватывает в кадр Лоуэлла, идущего к нему.
Лоуэлл. Простите, сэр.
Плачущий. Да?
Лоуэлл. Как вас зовут?
Плачущий. Про... простите. Я сейчас не могу говорить.
Лоуэлл. Только имя.
Плачущий. Боб Уорнки. Я знал президента. Я работал с ним. (Отворачивается, чтобы скрыть слезы, потом поворачивается обратно.) Я любил этого человека. Я никогда его не забуду. Никогда.
Крупный план. Лоуэлл и юноша в очках.
Юноша. Я Томас Медуик. Работал у сенатора Фулбрайта.
Лоуэлл. Вы будете продолжать свою работу после того, что стряслось?
Юноша. Президент Кеннеди поддерживал в этой стране все, во что я верю. Мы должны продолжать. Нельзя допустить, чтобы правые воспользовались этим несчастьем и захватили страну в свои руки.
Крупный план. Восемнадцатилетняя девушка в толпе. Она плачет. Лоуэлл подходит к ней.
Лоуэлл. Как вас зовут?
Девушка. Стефани Сполдинг.
Лоуэлл. Вы состоите на государственной службе?
Девушка. Состояла.
Лоуэлл. Где?
Девушка. В го... госдепартаменте. А теперь не знаю... но я вернусь на службу! Я должна что-то делать! (Всхлипывает.) Я не могу допустить, чтобы они остались безнаказанными, ведь все только началось.
Четверо людей в толпе, выбранных наобум. Аллен чувствовал, что его связывают с ними кровные узы, что все они, потрясенные этой трагедией, всегда будут заодно.
Они одного поколения, они победят.
Другой пленки, где Лоуэлл появлялся перед камерой, не было. Сколько раз в последние годы он вновь и вновь просматривал ее, демонстрируя в кинокомпаниях как образец своей работы, сколько раз вновь и вновь видел этих четверых приверженцев Кеннеди, плачущих от горя, сколько раз вновь и вновь слышал их обещания помнить и продолжать борьбу.
14
Внезапный удар в дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77