- Не совсем так, Себ. Пока человек жив, всегда есть возможность раскаяния. И его защитник ещё не потерял последний надежды.
- Какой защитник?
"Этот Себ - явный новичок. Он даже не умеет обнаруживать своих истинных врагов и не видит юного Ангела, страдающего из-за беды, постигшей его подопечного".
- Разве тебя не учили, что у каждой, даже самой последней, людской твари есть свой Ангел-хранитель?
- Учили, конечно. Но где он был, когда студент старушке шею сжимал?
- Он был рядом.
- Значит, мы оказались сильнее?
Анатас с досадой покрутил остреньким клювиком: Нет, Себ, желание юноши, как в сказке, в одно мгновение заполучить удачу заглушило голос его Ангела. Неужели ты его не видишь?! Тогда скажи откровенно откуда у тебя при такой неопытности наградные часы - знак отличия нашего Ордена.
- Это подарок - напутствие моего дяди, пославшего меня сюда на стажировку. Он член Высшего Совета. И кстати, хорошо тебя знает. Вы вместе с ним начинали.
"Так вот кого мне напоминает эта плутовская физиономия и суетливая торопливость при решении серьезных дел! Значит Себ, всего лишь протеже выбившегося в управители родного дяди. Тот всегда мне завидовал и потому недолюбливал. Вот и теперь злонамеренно подослал способного, но малоопытного родственничка. А я-то думал, что этот парень лишь притворяется несмышленым. Во истину у страха глаза велики. Ну с этой проблемой я, пожалуй, справлюсь".
Вдохновленный разгадкой наградных часов стажера Анатас весело предложил: А теперь взлетим на пару этажей выше и посмотрим, что делает наша главная мишень.
Проворно махая крылышками, серые невзрачные пичуги, вспорхнули ввысь и, стараясь не производить лишнего шума, воодрузились на раскаленный дневным солнцем металлический карниз. Сквозь раскрытое окно была видна скудная обстановка жилища скромной редакторши маленького едва сводящего концы с концами издательства. Литератор, резко жестикулируя, возбужденно метался по комнате. Ограниченный пространством между широким диваном и громадой старого потрескавшегося буфета он делал три мелких семенящих шага, утыкался в очередную преграду, разворачивался и тут же возвращался на исходную позицию. И при этом беспрерывно говорил, смешно разевая рот, и кривя в злом презрении тонкие ниточки губ.
- До чего же он забавно выглядит, словно стреноженная лошадь, мечущаяся в поисках свежей травяной поросли и беспрерывно жующая найденную наконец вожделенную добычу.
И Себ, довольный найденным сравнением, разразился заливистым звонким чириканьем. Обидно хлопнув его крылом по голове, старший наставник предупредил:
- Опять ты отвлекаешься от главного. Какая нам польза от его забавной внешности? Лучше послушай дерзкие и опасные речи этого новоявленного проповедника.
- Зачем?
- Глупый вопрос: чтобы победить противника надо знать его завиральные, смущающие умы людей идеи. Так что не чирикай без нужды, а слушай.
Не обращая внимания на порхающих снаружи воробьев, Волин продолжал свою взволнованную речь:
- Призыв к добру - главное для писателя! Иначе и браться за перо нечего. Описывать и смаковать в подробностях жестокость, потворствуя низменным вкусам читателя - недостойно литературы! А ненаказанное в конце книги зло лишает людей веры в справедливость!
- Допустим, вы правы. Но форма изложения материала должна быть простой, понятной , доступной. С этим-то вы согласны?
- Нет, и сто раз нет! Писатель имеет право распоряжаться временем истории, то заглядывая в будущее, то оценивая прошлое, но всегда возвращаясь в реальное, но мгновенно исчезающее настоящее. И пусть читатель в начале повествования недоумевает, какая связь между разрозненными, на первый взгляд, эпизодами. И лишь в середине повествования отдельные сюжетные ходы внезапно сплетаются в единый тугой узел. И становится понятным, зачем писатель-мастер затеял все это варево!
- Тогда признайтесь самому себе честно и сразу, что вы пишете для элиты. И нечего на издательство пенять, что вас не понимают и не печатают. Любое коммерческое издательство рассчитывает на книги, пользующиеся повышенным спросом. Очень точно выразился известный книгоиздатель: "Читатель за рейтинг нашей продукции голосует - своим кошельком. И мне наплевать, что элита и маститые критики считают низкопробной литературой".
- Зачем вы цитируете этого приверженца грязного чистогана. Литература должна сеять доброе и вечное. Особенно у нас в России. Иначе можно докатиться до заката литературы, а все мировые шедевры выбросить на свалку истории за ненадобностью.
- Ну это вы слишком мрачно настроены. Постарайтесь совместить в своих книгах доступность и занимательность с высокими идеями. Или...
- Договаривайте, Вера не бойтесь. Я привык к критике и осуждению.
- Или оставаясь на ваших высокопринципиальных позициях, смиритесь с нуждой и неизвестностью. Вот видите, я не критикую, а сочувствую. Потому что понимаю и...
Не дав ей закончить фразу, Волин вновь возбужденно заметался на свободном узком пятачке, горячо возражая собеседнице и, не замечая, что та его совсем не слушает.
"До чего же он хорош в своей вере в высокое призвание искусства. В сорок лет быть начинающим писателем и наивно стремиться исправить людей чтением каких-то повестей - просто смешно! Но до чего же я его сильно люблю! Иногда кажется, скажи он мне "умри!" и я без жалости покину этот мир, хоть на долю мгновения ощутив блаженство от исполнения желания любимого человека. О Боже, какие глупые сумасбродные мысли могут приходить в голову влюбленной без памяти женщины!"
Внезапно Волин осекся на полуслове:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43