.. - мрачно думал Шаронов. - Теперь всю жизнь буду с такими лапами ходить..."
Он вернулся в палатку. На столе уже дымился ужин. В углу на нарах спокойно посапывал сержант. Его не тревожили ни тусклый свет керосиновой ламвы, ни говор людей, ни шум, который сопровождал каждое их действие.
- Позвать лейтенанта? - неуверенно спросил прораб.
Шаронов кивнул.
Климов вошел, снял фуражку.
- Садитесь, Владимир Николаевич, - сказал Шаронов.
Захрустели луком, взяли ложки, стали дружно уплетать все ту же традиционную уху. Утолив первый голод, Шаронов облизнул губы и начал свой рассказ:
- Так вот, значит, товарищ лейтенант, и вы, други верные... Поведаю вам историю о моем знакомстве с покойным Моховым... Делаю это осмысленно. Потому как, по всему видать, прибудет завтра следователь. Начнутся другие разговоры - серьезные. И, чтоб каждый из вас не нес ему свою ахинею, говорю все как есть. И попрошу... - Вадим Петрович строго постучал ладонью по столу. - попрошу после этого изобретение легенд и мифов прекратить...
- Давай, Вадим Петрович, открывайся, - хихикнул Никишин. Чистосердечное признание зачтется.
Шаронов зло глянул на него, но сдержался.
Тихомиров подобострастно вытянулся, как гончая. Тужиков зло косился из-под редкой челки. Климов нервничал, мял пальцами корку сухаря.
Шаронов тусклым, монотонным голосом исповедовался:
- С Моховым я познакомился в первый год работы в управлении. Я тогда был холостым, каждый день ужинал в чайной. Мохов там регулярно употреблял... - Вадим Петрович выразительно постучал по бутылке. - Однажды он был внедопитии. Я налил ему стакан - на том и сошлись... Мохов разомлел, стал рассказывать мне, что знает "златые горы", где самородки, как картофель в земле, лежат. Дед его еще до революции там промышлял и ему эту тайну перед смертью передал... "А я никому не открою! - шипел на ухо. - Все казна заберет - шалишь! Сам как-нибудь доберусь. Хочешь, вместе пойдем?.." Я, честно говоря, к этому рассказу отнесся иронично, потому как у каждого старателя такая байка за душой лежит. Как выпьет, так она из него и вылезает... Мохов, видимо, почувствовал это недоверие, обиделся, завелся - достал из нагрудного кармана старинный серебряный портсигар, а из него вытащил потрепанный лист бумаги: "Не веришь! На, смотри..." Это был план местности, на нем крестиками отмечались какие-то "особые точки". Я в то время изучал карты области... Мельком глянул - сразу определил, где это место... - Шаронов перехватил острый взгляд Никишина. - Да-да, Петя... Ты правильно догадался - это здесь... Но тогда я все равно не придал этому факту никакого значения... Правда, позже, определяя границы оловоносной провинции, я случайно наткнулся на отчет поисковой партии, которая работала как раз в этом районе. В нем, между прочим, указывалось, что в одном из шурфов была проба с весовым золотом. Это меня уже насторожило. Я стал изучать этот район направленно - на золото и через некоторое время окончательно убедился, что оно может здесь быть... Дальнейшее вам известно... Мохов каким-то образом узнал о нашей разведке. Он приходил ко мне домой, просил, чтобы я взял его с собой. Я подумал, что отказать ему несправедливо. Он очень переживал, плакал, проклинал себя за болтливость... Я успокаивал, говорил, что рано или поздно это месторождение все равно обнаружат и вообще, хватит ему прошлым веком жить! Вроде угомонился, работал как все... Но когда нашел самородок, с ним что-то произошло, прямо черт какой-то в него вселился... Помню: идет, несет "золоточек" - лицо зеленое, руки дрожат, глаза кровью налились... Опять начались упреки. Потом он стал угрожать, что расскажет всем, как я вышел на золото. Я на него прикрикнул, сказал, что меня это не пугает: я на государство работаю, а не себе в карман. Тогда он затребовал каких-то гарантий; спрашивал, какая ему будет "премия", одним словом - извел и себя и меня...
- Ты не выдержал - и трахнул его по башке, - мрачно произнес Никишин.
- Нет, Петя, ошибаешься... Мне его жалко было. Понял?
- А ты умеешь жалеть-то? Ты же презираешь всех.
- Зря ты так, Петя... Все я умею: и любить и жалеть... Только пойми, чудак, если человек живет целью, она его в плен берет и... сушит, конечно. Чем-то за страсть платить надо... От меня и жена ушла. Я до сих пор люблю ее... Мне без нее так плохо, хоть вой. А что толку? Женщине нужно внимание оказывать, а я не могу... Разучился... Ладно, это другой разговор...
Шаронов встал, подошел к нарам - там под курткой лежал его планшет. Он вытащил из него желтый листок, вернулся к столу.
- Это тот план, о котором я говорил... - Вадим Петрович протянул его Климову. - Возьми, лейтенант, отдашь следователю... Тут есть мой грех... Знаешь, как в боксе: бывает "чистая" победа, а бывает так... по очкам... Вот я и хотел... - Он не договорил, обреченно махнул рукой. - Ну да теперь все равно...
Климов вышел из палатки. Лицо его горело. А на душе было тоскливо.
Как это сказал Шаронов: "За страсть платить надо..." Неужели правда? И, словно подтверждая его вопрос, в лесу кто-то заухал, захохотал - так жалобно, одиноко.
- Не боись, лейтенант, то филин дурачится, - раздался из темноты голос Тужикова.
- Я и не боюсь... - поспешно ответил Климов и на всякий случай расстегнул кобуру пистолета.
- Что ж ты за пушку хватаешься? - усмехнулся невидимый собеседник.
"Сам ты как филин..." - раздраженно подумал лейтенант.
Чавкнула вода под подошвами; Тужиков подошел ближе - выплыла из тумана его коренастая фигура.
- Ложись-ка ты спать, лейтенант, - добродушно сказал Тужиков. - Кому он нужен - упокойник этот...
- А вы почему не спите? - Климов попытался придать своему голосу достойную суровость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11