Я затормозил у дома. Нина обернулась.
- Ты поедешь в гостиницу? Хорошо?
- Ясное дело, - сказал я, - не ночевать же на улице.
- Пойми. Это непросто... Все должно произойти по другому. Может, я просто глупая...
- Все понял, не объясняй.
Она открыла дверцу, чтобы выйти, но вдруг снова захлопнула ее.
- Что случилось?
- Там кто-то... - она дотронулась пальцем до стекла, - там кто-то есть.
- Где?
- В саду, у дома...
- Не вижу.
- Я открыла дверцу и почувствовала... Мне страшно.
- Сейчас...
Я вышел из машины. И вдруг ощутил этот взгляд. Взгляд из темноты. Человек так смотреть не может. Я ничего не понимал, только чувствовал волны злобы и тоски, яростные и беспощадные.
Сделал еще шаг, и волосы зашевелились на затылке.
Как и в прошлый раз, словно ниоткуда, возник леденящий заунывный вой. Даже не вой, а какой-то стон или крик, нечленораздельный и безумный.
Баскервиль-холл, да и только...
И вдруг все так же неожиданно стихло, как и началось. И я уже знал, что в темноте, среди голых веток яблонь, больше никого нет. Словно и не было...
* * *
...На углу пришлось притормозить. Посреди проезжей части стояла легковушка "скорой помощи", и под открытым капотом суетился водитель. Я опустил стекло и окликнул его:
- Эй, приятель, помочь?
Он извлек себя из двигателя и вытер лоб:
- Подцепи, а? До медцентра дотянешь?
- Трос есть?
Он кивнул. Почему бы не сделать доброе дело? Самое верное средство для поднятия настроения. Наверное, это в нас
заложено природой, как условие выживания популяции. Любой
скверный тип нет-нет, да и сорвется. Беда только, что чем дальше
мы углубляемся в научно-технический прогресс, тем мы меньше
зависим от природы. А она за это мстит, да так, что доброта,
помощь и сочувствие начинают восприниматься наравне с
хвостовым придатком. Вот мы и поджимаем свои атавизмы. Не
дай бог увидят. Потом обхохочутся.
Возле института я остановился, вылез из машины. Водитель "скорой помощи" отцепил трос, подошел ко мне, достал пачку сигарет:
- Угощайся. Извини, заставил крюк сделать.
- Все в порядке, - я прикурил. - Может, оно и к лучшему, - я поднял голову и посмотрел на окна института.
Попытался вычислить, где находится лаборатория Эдгара. Кажется, в ней горел свет. Интересно, чем они там занимаются по ночам?
Вахтер покосился на меня и кивнул. Видимо, я стал здесь своим, спасибо Марине-заступнице. И почему она так нравится вахтерам?
И не только им?
На шестом этаже было совсем темно, только из-под двери кабинета Эдгара пробивалась узкая полоска света. Я взялся за ручку двери и вдруг подумал: что же привело меня сюда в самом деле? Только ли жажда общения? И чем больше я думал об этом, тем скорее понимал, что лучше проделать весь путь по гулким коридорам в обратном направлении.
Почему - не хочется объяснять.
Может, чуть позже.
Я отступил от двери, и тут до меня донесся звук, от которого я вздрогнул. Так и стоял, не зная, что предпринять.
За дверью кто-то плакал. Тихо, не всхлипывая, и оттого безысходно. И тогда я решился.
В маленькой комнате, уронив голову на скрещенные руки, сидела лаборантка. Когда я вошел, она не шевельнулась.
- Марина, что с вами? - я придвинул стул и сел рядом.
Она приподняла голову и размазала черную слезу по щеке. Посмотрела удивленно, потом улыбнулась:
- Так, ерунда. Сегодня мне исполнилось двадцать два года.
- Поздравляю, - пробормотал я. - Неужели в такой день Эдгар заставил вас...
- Ничуть. Я сама попросила. Что нам двоим здесь делать? Резать мышек я могу и в одиночестве.
Глаза у нее все еще были на мокром месте, я полез за платком и случайно вытащил чужой, найденный в кладовке.
Марина изумленно посмотрела на женский платок у меня в руке, потом молча взяла его и стала вытирать размытую тушь. Я заметил, что руки у нее сильно дрожат. Постепенно она успокоилась.
- Ну вот, - посмотрела на меня, - разукрасила вам весь платочек. Я постираю, потом верну.
- Не стоит, - я смутился и почти силой отобрал кружевной комочек.
Не знаю, как я должен был выглядеть в ее глазах. В своих собственных препаршиво. Какого черта я его сразу не выбросил?
- Скверная история.
- Вы о чем?
- Что вас все покинули. В такой день как-никак полагается, как там сказал поэт... шуршат истомно муары влаги, вино сверкает, как стих поэм...
- Есть спирт, - сказала она робко, - совсем немного.
- Вместо муаров влаги? - я улыбнулся. - Давайте спирт.
Она уже выглядела совсем молодцом. Я разлил спирт по мензуркам и разбавил водой. Жидкость помутнела на мгновение, и стекло стало теплым.
- Марина, - начал я, встав и держа мензурку перед собой, - двадцать два это еще возраст надежд. Я хочу пожелать, чтобы ваши надежды сбылись, а взамен пришли новые - надо всегда на что-то надеяться, на лучшее. Короче, счастья вам от всей души, честное слово.
Говорил я неуклюже, но искренне, и она это понимала.
- Спасибо вам, - Марина посмотрела мензурку на свет. - Наверное, жуткая гадость...
Мы выпили, и ее передернуло.
- В столе у шефа есть хорошие сигареты. Возьмем? - предложила Марина.
Потом мы курили, она стряхивала пепел прямо на пол.
- Мне Эдгар Янович рассказал, - сказала лаборантка, - какие у вас неприятности. Хотя - сами виноваты. Пошли бы провожать в тот вечер меня, а не другую, и обошлось...
- Он вам все рассказывает?
- Разве это секрет?
- Нет, что вы. Просто мне жаль, что вы об этом узнали.
- Почему?
- Не хотелось бы, чтобы думали обо мне плохо.
- А я не думаю. Даже стараюсь, а не могу, - она тряхнула головой. - Вы меня напоили, и я говорю всякие глупости. Только потому, что напоили, а вовсе не из-за ваших расчудесных глаз.
- Я так и подумал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42