Но сделанное уже нельзя было переделать. Она обратила свое лицо к востоку и должна поступать в соответствии с обстоятельствами. Она сделает все, что может, чтобы избавить от кошмаров племя Кажака. И она повторила ему то же самое, что сказала и Дасадасу: что сможет отогнать волка от остальных кочевников, он будет следовать только за его, Кажака, кибитками.
– Я думаю, что мы лучше сможем справиться с волком, ведь мы уже имели с ним дело, – сказала она. Но она предпочла не объяснять, что у них нет никакого выбора и чего именно хочет волк. – Было бы хорошо, если бы с нами были опытные воины, которые знают повадки этой твари. Этим летом для нас может оказаться очень ценной помощь Аксиньи и Дасадаса.
Кажак поморщился, услышав имя Дасадаса, но согласился с ее доводами.
– Хорошо, пусть будет так. Пусть с нами поедут те, кто уже сражался с волком. Ты сделаешь так, чтобы волк последовал за нами. Отвлечешь его от других, прежде чем о нем узнают шаманы; они сразу же будут обвинять Кажак, что это он привел его сюда. – Эту опасность он уже предвидел.
Тем не менее Кажак намеревался очень внимательно наблюдать за Дасадасом. Его стрелы и меч, несомненно, могут пригодиться, но он не допустит никаких заигрываний с Эпоной. В это лето он примет все меры предосторожности и против привидения, и против Дасадаса.
Последние шатры были разобраны, все вещи уложены в кибитки, последние семьи покинули кочевье.
Жены Колексеса уложили шатры и вещи в великолепную кибитку, раскрашенную в ярко-голубые и красные цвета; сюда же, рядом с прекрасными новыми войлочными коврами, по обе стороны были помещены и почетные трофеи – отрубленные головы. Летом даже князь следовал за своим племенем, забрав с собой самых отборных животных.
Он должен был взять с собой и не оставлявших его ни на миг шаманов.
Эпона с почти невыносимым нетерпением ожидала начала летней кочевки. Ей уже смертельно надоело кочевье с его удушающей скукой, надоели кибитки, общество одних лишь женщин; наконец-то она снова отправится в путь к новым горизонтам, наконец-то вокруг нее будет происходить хоть что-нибудь. Ей не терпелось попробовать в открытой степи свое новообретенное искусство стрельбы из лука, видеть, как кобылы вынашивают жеребят. Не терпелось полюбоваться, как дети серого жеребца будут делать свои первые неуверенные шаги в Море Травы.
И не такая уж беда, если серебристый волк последует за ней. Он ничего не может ей сделать, может только наблюдать за ее новой жизнью.
А вдали от кочевья, от толп этих смиренных женщин ей, конечно же, будет житься лучше.
Разумеется, она будет там не единственная женщина. Их будут сопровождать другие жены Кажака, а также жены Аксиньи и Дасадаса, но у нее не будет никаких забот: садись на своего рыжего и скачи под открытым небом, это и есть свобода.
Земля еще не окончательно высохла, когда по ней, поскрипывая, потянулись первые кибитки, но это не имело значения. Все были в заразительном возбуждении. Даже Кажак, казалось, был в лучшем настроении; Эпона видела, как он едет рядом с Дасадасом, по-братски с ним разговаривая, как бы даже не подозревая, что тот алчными глазами смотрит на его женщину.
Кажак разъезжал на одной из молодых лошадок, серого же коня он пустил в общее стадо, вожаком которого была мудрая старая кобыла, водившая стада еще до того, как серый конь сделал свои первые неуверенные шажки. Эпоне хотелось покататься на своем рыжем мерине, но ей надо было управлять кибиткой, нагруженной ее шатром и домашними принадлежностями. Она могла кататься на лошади только после того, как стада начнут мирно пастись; пока же длился переезд, сидя в кибитке, она должна была править парой паршивых, крупноголовых, туго соображающих кляч.
Теперь, когда женщин было не так много и они уже не находились под пристальным наблюдением шаманов, Эпоне разрешили вносить свою лепту в домашнюю работу. Когда они не могли найти хвороста, им приходилось собирать и сушить навоз. Если рядом оказывался какой-нибудь родник, именно на женщин возлагалась обязанность носить воду для питья и приготовления пищи.
Их обязанностью было также доить кобыл и коз и наблюдать за овцами с их непредсказуемым поведением. Надо было молоть зерно и печь хлеб, жесткий, как подошва, хлеб степей, не мягкий пышный хлеб Голубых гор. Предназначенное для изготовления кумыса, кобылье молоко надо было постоянно взбалтывать; некоторые женщины поручали эту тяжелую нудную работу своим старшим детям. Эпоне же приходилось выполнять ее самой.
Она знала, что женщины обсуждают ее узкую талию и плоский живот.
– Детей иметь не так-то просто, – сказала ей Ро-Ан. – Женщины нашего племени рожают нечасто. Может быть, пройдет много времени, прежде чем у тебя народится первый ребенок.
Среди кельтов ей не пришлось бы ждать так долго. Гутуитеры помолились бы, совершили жертвоприношение, дали ей отвары и смеси, способствующие плодовитости: но в пустынных степях не было никаких гутуитер.
Ребенок – плод любовной игры, а Эпона много дней под разными предлогами отказывалась от ласк своего мужа. В ней все еще полыхал гнев. Скифы имели странное предубеждение против месячных кровотечений, некоторое время она пользовалась этой отговоркой. Ни один скифский мужчина не хотел делить ложе с женщиной, которую считал «нечистой»: Эпону же этот обычай просто забавлял. Что может быть «нечистого» в крови, соке самой жизни? Во время месячных к кельтским женщинам относились с уважением, им даже приносили небольшие подарки и готовили для них особую еду, чтобы привлечь к ним благосклонное внимание духов, которые хотели бы вселиться в новорожденного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146