Изувеченное животное, должно быть, сейчас подыхает, исходя кровью.
Дасадас высоко поднял трофей Басла и потряс им с торжеством.
– Теперь волк оставит нас в покое, – прокричал он.
Остальные столпились вокруг него, рассматривая отрезанный кусок мяса и выражая уверенность, что отныне волк перестанет их преследовать. Они могут спать спокойно.
Но, когда Кажак положил голову рядом с головой Эпоны на шею серого жеребца, он тихо, так, чтобы слышала лишь она, прошептал:
– Кажак не уверен, что волк сдох. Рана тяжелая, но Кажак видел животных, живущих с еще худшими. – И, помолчав, он добавил: – Если это, конечно, было животное.
ГЛАВА 19
Кажак хотел, чтобы они ехали как можно быстрее. Лошадь Басла он отдал Эпоне, теперь они не будут терять время, приноравливаясь к идущей пешком девушке. Лошадь была темно-рыжей, в солнечном свете она казалась бы почти вороной, если бы не светлая шерсть на морде, вокруг глаз. Как и у других скифских лошадей, ее хвост и грива были коротко подстрижены, чтобы не мешать стрельбе из лука, но за время их путешествия они успели отрасти и грива уже спадала набок.
Остальные скифы не возражали против того, чтобы у Эпоны была своя лошадь. В прежнее время они не преминули бы выразить свое негодование, но с тех пор произошло много разных событий, и они стали другими людьми. Некогда они оставили Море Травы в составе большого отряда соплеменников, считавших друг друга братьями, обуреваемые желанием повидать новые земли и готовые, как они сами считали, к любой неожиданности. Возвращалось домой лишь несколько уцелевших, сильно павших духом человек. На какое-то время ох огонь был притушен, если не потушен.
Рыжий мерин был не так силен, не так быстроног, как жеребец Кажака, но он никогда не спотыкался и обладал хорошим нравом. Он только порывисто мотал головой, пока его новая наездница не научилась обращаться с поводьями. Девушка с восторгом обнаружила, как легко общаться с лошадью, достаточно только чуть тронуть поводья. Вскоре она поняла, что может с помощью своих рук, через поводья и мундштук, «разговаривать» с лошадью. К концу первого дня они уже стали друзьями.
Она ехала на лошади, наслаждаясь той высшей властью, что была дарована ее рукам и воле, ехала, направляясь к манящему горизонту.
Каждый шаг приближал ее к тому месту, где рождается солнце, к берегам Черного моря, к земле кочевников. Однажды утром, когда небо было почти сплошь голубое, лишь где-то в высоте плыли облака, они выехали из леса и спустились по пологому склону к мелкому ручью. Перейдя через ручей, они поднялись по крутому склону вверх, на высокий берег. Здесь уже кончались леса. Они проехали рысцой через редкую березовую рощицу и невольно зажмурились, ибо в глаза им хлынул внезапный поток желтого света; теперь они находились уже в Море Травы.
Везде кругом, с тем же постоянством, с каким дул ветер, на всем лежал свет. Теперь он был не только вверху, а со всех сторон и как будто пронизывал насквозь; это было настоящее царство света. Его струению не было никаких преград. Озаренные светом, они ехали как бы в чреве некоего бога.
Чуть всхолмленное степное пространство напоминало спокойное море. В довершение этого сходства постоянно волнующиеся под ветром травы сплетали сверкающие узоры, какие бывают на поверхности широкой реки.
Сначала однообразные степи были для Эпоны новым зрелищем, она ехала, отпустив поводья, упиваясь красотой окружающего пейзажа. Покачивающиеся травы, все еще с тяжелыми метелками, доходили до спин лошадей, и животным даже не приходилось нагибать голову, чтобы сорвать верхушку травы. Заморозки, которые уже начинались в горах, еще не спустились в степи.
Безжалостное летнее солнце опалило растительность, и Эпона сначала думала, что вся она одинакового цвета, но, присмотревшись внимательнее, она поняла, что этот цвет изобилует множеством разных оттенков. Некоторые из них с самой весны сохраняли серебристо-зеленый цвет, другие были тронуты желтовато-коричневым цветом; третьи были увешаны широкими блеклыми листьями, от которых лошади отворачивали морды. Некоторые места были лишены всякой растительности, и Эпона могла видеть голую землю, темнокоричневую, как лошадиный помет; тут были разбросаны голубые и желтые звездочки какого-то жизнестойкого, поздно распускающегося цветка. Она нагнулась, чтобы лучше рассмотреть растения, но они только мелькали расплывчатыми пятнами под копытами бегущих лошадей.
– Нельзя ли ехать медленнее? – крикнула она Кажаку.
– Медленнее? Зачем?
– Я хочу рассмотреть траву. – Ответ прозвучал глупо даже в ее собственных ушах, и Кажак рассмеялся.
– Смотри, – крикнул он, бросая поводья на холку коня и широко разводя руки, как бы обнимая весь раскинувшийся перед ними простор, от горизонта до горизонта. – Смотри траву. Она есть везде.
Когда глаза устали от любования волнующимся морем растительной жизни, Эпона откинула голову назад и поглядела на небо, огромное небо, которое было куда больше, чем она себе представляла. Оно раскинулось во всю свою необъятную ширь, как гигантская чаша. Когда-то она полагала, что небо неизменно ограничено горами, окаймлено качающимися верхушками сосен, но теперь она увидела, что ошибалась. Небо нельзя поймать в ловушку.
В Море Травы она познала, каково оно, истинное небо.
Облака над ее головой принимали обличья, которых она никогда не видела в горах. Громоздясь над степями, словно горы, огненосные горы, они несли на своих плечах день. Они были ослепительно белы, как сверкающий в солнечных лучах снег. Но, когда она закрыла глаза, облака и небо продолжали жечь изнутри ее веки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146