Он аккуратно укутал ее плечи своим пиджаком и повторил свой вопрос спокойным, размеренным голосом, которым обычно разговаривал с пугливыми животными. Наконец она подняла на него свои сияющие глаза.
– Отец меня наказал. Мне выдают одежду, только если я куда-нибудь иду с ним или еду на верховую прогулку под присмотром конюшего. Он говорит, это потому, что я… – она всхлипнула, – потому что я… шлюха.
У него внутри все перевернулось.
– Уже второй час ночи, хабиба, – сказал он с нежностью, – тебе надо поспать.
Ее потухшие глаза загорелись любопытством.
– А что такое «хабиба»?
Ласковое обращение. Но он ничего не ответил, а просто взял ее замерзшую ладошку своей теплой рукой и стал растирать ее кожу, чтобы согреть.
– Почему ты сидишь у открытого окна? – спросил он.
– Отец говорит, что шлюха должна всем себя показывать, – сказала она бесцветным голосом.
Грэм с трудом сдержал ругательство и внимательно посмотрел на свою будущую жену. Та сидела неестественно прямо и была похожа на китайскую куклу Жасмин.
Он вошел в ее спальню и подставил изящный стул под дверь, чтобы никто не смог войти, потом вернулся к Джиллиан и склонился над ней. Ей надо было выговориться, и он очень хотел помочь. Единственное, что он мог сделать, – это жениться на ней и увезти ее из этого ужасного дома как можно скорее.
Джиллиан почувствовала, как вокруг нее рушится мир. Ее до костей пробрал озноб, ведь он стал свидетелем ее позора. Сквозь пелену еле сдерживаемых слез она видела, как герцог решительно встал и закрыл балконную дверь. Зачем он сюда пришел? Она опустила голову, готовая умереть от унижения.
– Ложись в постель и согрейся, – говорил он тихо и успокаивающе.
Она повиновалась, как безмозглая кукла, отогревая свои дрожащие заледеневшие руки в его руках. Герцог аккуратно усадил ее на краешек постели, которую горничная уже подготовила ко сну. Она хотела побыстрее спрятаться под одеяло, но он вдруг снял ботинки и стал расстегивать жилет, что вывело ее из ступора. Потом дело дошло и до рубашки. При виде его мощного обнаженного торса, покрытого жесткими черными волосками, она почувствовала тепло внизу живота. Господи, но не собирается же он…
– Ч-что вы делаете?
– Поскольку тебе запретили носить одежду, я решил тоже раздеться, а то несправедливо получается. Расслабься. – В его глазах цвета ночи мерцали озорные искорки.
Она смотрела в изумлении на его рельефные бицепсы и завитки черных волосков у него на груди, чувствуя, как внутри нарастает возбуждение. Он сел и нежно взял ее руки в свои.
– Не волнуйся, – успокаивал он, – я не собираюсь заниматься с тобой любовью. Не сейчас. Только после свадьбы.
Желание улетучилось. Теперь ей было стыдно, она чувствовала себя неудовлетворенной. Джиллиан отвела глаза. Да, правильно говорил отец: она стала шлюхой. Она готова была броситься в объятия мужчины, не задумываясь о священных узах брака. В ее ушах звучали слова отца:
«Сексуальное наслаждение предназначено только для брачного ложа, Джиллиан, только там зачинают наследников. Ты выполнишь свой долг и подаришь герцогу сына, но до того – будь я проклят, если позволю твоей греховной похотливости еще раз меня опозорить. Ты меня поняла?»
Он смотрел на нее с холодным отвращением.
Она опозорена.
– Хабиба, не прогоняй меня, ты так замерзла, – шептал ей Грэм.
Она заставила себя спросить:
– Что ты здесь делаешь, Грэм? Сейчас несколько неподходящее время для светского визита. Боюсь, для чая уже слишком поздно.
Он не улыбнулся на шутку.
– Я хочу обокрасть твоего отца.
Джиллиан посмотрела на него с большим удивлением:
– И что же ты хочешь украсть?
– Тебя. Джиллиан, давай убежим прямо сейчас. Мы поженимся в Гретна-Грин. Если он так с тобой обращается, то тебе нельзя здесь оставаться ни дня.
Соблазнительное предложение. Очень соблазнительное. С одной стороны, ей нравился Грэм, с ним ей было хорошо, но, с другой стороны, она хотела стать независимой высокообразованной женщиной. Если она уступит и пойдет с ним, то ее мечта никогда не исполнится. Если потерпеть еще немного, а потом сесть на пароход до Америки, то она обретет свободу. Ради этого она готова была даже пойти в порт обнаженной.
– Пожалуйста, уходи. Слуги все узнают и расскажут отцу.
– Нет, – сказал Грэм, прижимая палец к ее губам, – я не уйду, пока ты не выпустишь свою боль наружу. Ты, как фарфоровая статуэтка, хабиба, держишь все в себе. А если держать все в себе, то рано или поздно ты не выдержишь и разобьешься. Не позволяй ему раздавить тебя. Выпусти свою боль наружу, пока он не слышит.
Она зажмурилась и покачала головой. Он обнял ее и поцеловал в висок, шепча нежные слова. И тут она не выдержала: предательская слезинка скатилась по ее щеке. Плотину прорвало. Она слабо пыталась сопротивляться его объятиям. Он гладил ее по голове, не собираясь отпускать.
Долго сдерживаемые слезы градом катились по ее щекам, она судорожно всхлипывала. Рыдая, Джиллиан закрыла лицо руками и раскачивалась взад и вперед, – годами копившаяся боль вырвалась наружу. Грэм не выпускал ее из объятий, поглаживая по голове.
– Молодец, выпусти это наружу. Все хорошо.
Истерика скоро закончилась. Джиллиан чувствовала себя совершенно опустошенной, когда герцог вытирал ей глаза и нос уголком простыни. Он видел самое худшее. Грэм молча смотрел на нее.
– Ты злишься? – спросил он.
Господи, еще и как! Ей хотелось бить, крушить, кричать от ярости, но годами выработанная привычка подавлять свои эмоции взяла свое. Она только судорожно всхлипывала.
– Я хочу ударить что-нибудь, – произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93