Плохо. Он позволил этому безумному вожделению одержать над собой верх. Он не мог удержаться. А если он не может удержаться, то он опять овладеет ей. И не раз. Он будет заниматься с ней любовью, пока она не начнет умолять его остановиться. Пока она не сможет без него обходиться, как наркоман не может без опиума, и не будет думать, что никто другой не способен ее удовлетворить. Стоит привязать ее к себе вожделением, и она уже никуда не денется.
Он весь похолодел, вспомнив о ее отце. О его зловещей усмешке и холодных 'зеленых глазах, мерцающих, как мертвые камни. Как они не похожи на зеленое пламя глаз Джиллиан. Грэм с трудом сдержал дрожь. – Он отомстит за себя, и будь все проклято.
Изначально у него не было продуманного плана, теперь же его поразило, насколько совершенна его месть: он взял за себя дочь врага, заявил свои права на ее тело и добился того, что с ее полных губ срываются стоны удовольствия.
Женщина, лежавшая в его объятиях, пошевелилась, ее шелковистые косы терлись о его обнаженное плечо.
«Моя, – думал он. – Вся моя, без остатка».
Он покосился на ее живот, погладил нежную кожу. Он посеял в ней свое семя. Дважды. Может, она уже носит его ребенка. Грэм почувствовал глубочайшее удовлетворение.
Она подняла голову и посмотрела на него сонными глазами.
– Грэм, нам надо поговорить. Пожалуйста, мне надо кое о чем тебе рассказать.
Джиллиан сидела, сжав от волнения руки, в гостиной, в личных апартаментах герцога. Грэм обещал скоро вернуться и поговорить с ней – он пошел вниз принести что-нибудь перекусить.
Он вернулся, одетый в свой черный бархатный халат, с тарелкой темно-золотистого печенья в одной руке и коньячным бокалом, наполненным белой жидкостью, в другой руке. Джиллиан вопросительно изогнула бровь.
– Молоко и имбирное печенье, – пояснил он, усаживаясь в кресло у горящего камина. – Теперь я готов тебя выслушать.
– Грэм, между нами не должно быть никаких недомолвок, – сказала она решительно. – Я не хочу детей. Должна тебе признаться, что я принимала отвар из трав, чтобы не допустить зачатия. А если учесть, что наша семья не отличается особой плодовитостью, то я, скорее всего, не забеременею.
Она ожидала, что он рассердится, но вместо этого он задумчиво на нее посмотрел. Грэм поставил тарелку и бокал на столик рядом с креслом.
– Ну и что. У Кеннета есть сын, который остается моим наследником. Я не требую сына прямо сейчас.
Она с облегчением перевела дух. «Отлично, – подумала она. – Я не могу позволить себе рисковать, занимаясь с тобой любовью. Еще немного, и я не смогу расстаться с тобой».
– Тогда нам больше не нужно спать вместе, – отважилась произнести она.
Его губы растянулись в улыбке. Он встал, сбросил с себя халат и снова уселся. Голый. О Боже! Она густо покраснела.
– Вот так-то лучше. Мне так удобнее. Так ты говорила, Джиллиан, что не хочешь больше делить со мной постель?
Он повернулся, чтобы взять стакан, а она с жадностью следила за игрой его мышц.
– Ну, в этом нет необходимости. Я н-не собираюсь с тобой оставаться, – произнесла она с запинкой.
Он посмотрел на нее поверх бокала, их взгляды встретились.
– Так ты все еще хочешь сбежать по истечении трех месяцев?
Раньше она и представить себе не могла, что когда-нибудь будет вести серьезный разговор со своим мужем, могущественным и влиятельным герцогом, а он при этом будет полностью обнажен. Грэма, казалось, ничего не смущало. Он развалился в кресле и положил свои длинные мускулистые ноги, покрытые темными волосками, на синюю оттоманку. Тарелка с печеньем стояла рядом с ним на изящном инкрустированном столике. Он взял маленькое темно-коричневое печеньице и начал медленно и с аппетитом его облизывать.
Джиллиан почувствовала, как желание волнами расходится по ее телу.
Грэм засунул печенье в рот. Он сидел у горящего камина и ел, как избалованный паша у себя в шелковом шатре. Он взял печенье своими тонкими длинными пальцами и протянул ей.
Джиллиан уставилась на него, будто он предлагал ей запретный плод. Она покачала головой. Герцог подбросил печенье и поймал его зубами.
Ее охватил трепет при воспоминании о том, как его зубы нежно покусывают ее сосок…
Оставаться здесь было слишком рискованно для нее. Чем дольше она пробудет с ним, тем тяжелее ей будет вырваться из этого капкана сладострастия, который расставил Грэм. Внутренний голос подсказывал, что надо бежать, иначе потом ее сердце будет разбито.
– Так ты хочешь убежать от меня, Джилли? – повторил он свой вопрос.
Ее удивляло спокойствие, с которым он это говорил. Ей казалось, что он видит ее насквозь.
– Я хочу расстаться, а не убежать, – поправила она.
– Ты ведь не от меня пытаешься убежать, Джилли. – От этого нежного обращения и бархатного голоса у нее внутри все затрепетало. Он покачивал бокал с молоком, будто тот был наполнен лучшим коньяком. – Ты от самой себя пытаешься убежать.
– Покорнейше прошу меня простить.
Грэм изогнул свою темную бровь.
– Тебе нет нужды просить меня о чем-либо. Мы теперь муж и жена. И прекрати изъясняться так, будто ты обращаешься к особе королевской крови.
– Не говори глупостей. Обычно, когда я обращаюсь к особе королевской крови, на указанной особе бывает несколько больше одежды. Или ты прикажешь именовать себя «ваша обнаженная светлость»?
Он громко расхохотался, она тоже улыбнулась. Грэм отпил еще молока.
– Ты прелесть. Разве дома тебе было когда-нибудь так хорошо?
– Нет… – Ее веселье вмиг улетучилось.
Он взглянул на ее плотно сжатые на коленях руки и поставил бокал.
– Джилли, тебе нечего бояться. Теперь я твой муж. Тебе все время было тяжело дома?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93