Поначалу он пришел в восхищение, но тут же ему показалось, что чего-то не хватает. У человечка отсутствовал пенис, поэтому Сафар прилепил ему недостающий член в том месте, где смыкались ноги. Отложив человечка в сторону, он задумался, что же ему с ним делать. Человеку нужен друг, подумал Сафар. Нет, жена. Поэтому он скатал еще один шар и вылепил из него женщину с роскошной грудью, как у старшей сестры, и с соответствующей маленькой штучкой между ног.
И вновь он задумался, что же ему делать с этими новыми игрушками. И решил, что коли они муж с женой, то у них должны быть дети. Половой акт не являлся секретом для детей, живущих вблизи природы, да еще в киранийских домах, где на интимность обращали мало внимания. Поэтому Сафар разместил две фигурки в надлежащей позе, выгнув женщине ноги так, чтобы она могла принять своего мужа.
— Делайте детишек, — сказал им Сафар.
Но ничего не произошло. В голове его всплыло детское заклинание, хотя в то время он и не знал его. Взяв фигурки, Сафар соединил их вместе и забормотал:
Кожа и кости
были из глины,
когда Рибьян делал людей.
Теперь Сафар делает людей,
так будь же, глина, кожей,
будь, глина, костью.
Глиняные куколки обрели тепло и задвигались, а мальчик радостно рассмеялся, вспомнив, как совокуплялись в лугах молодые любовники, за которыми он шпионил.
Затем пришел отец, и Сафар закричал:
— Смотри, что я сделал, отец!
Когда Каджи увидел фигурки, он решил, что его сын охвачен сексуальным возбуждением, поэтому отец пришел в ярость и отвесил мальчику пощечину.
— Что это за гадость? — закричал он.
Он выхватил кукол из рук Сафара, и они вновь стали безжизненными. Он помахал ими перед лицом мальчика.
— Как ты мог дойти до такой дерзости? — рявкнул он. — Боги благословили нас этим наслаждением. И над ними нельзя насмехаться.
— Но я и не думал насмехаться, отец, — запротестовал Сафар.
Отец отвесил ему еще одну пощечину, но тут как раз появилась мать посмотреть, что произошло.
— Что случилось, Каджи? — спросила она. — Что наш Сафар натворил?
Он сердито показал ей кукол.
— Этот грязный мальчишка занимается такими вот непристойными вещами. Ведет себя как один из этих развращенных городских гончаров, а не как богобоязненный Тимур.
Мать Сафара осмотрела кукол, ничем не выдавая неудовольствия. Отец же смутился, что злость заставила его показать жене такие греховные штуки. Он быстро бросил их в ведро и собрался отвесить мальчику еще одну оплеуху.
— Ну хватит, Каджи, — вмешалась мать. — У тебя свой взгляд на эти вещи. А он больше не будет так делать… не так ли, Сафар?
Мальчик плакал, но скорее от унижения, чем от боли. Отец не так уж сильно ударил его. И потом герой, которым воображал себя Сафар, должен сносить боли и пострашнее.
— Да, мама, — забормотал он. — Я не буду так больше. — Он обратился к отцу: — Извини, папа. Я обещаю, что не буду грязным мальчишкой.
Старший Тимур что-то проворчал, но кивнул. Мальчик возблагодарил богов за то, что отец удовлетворен. И поклялся себе, что никогда не заставит отца смотреть на себя презрительно. Затем мать увела Сафара и на кухне заставила драить очаг.
Всхлипывая, Сафар ожесточенно набросился на камни, очищая их со всей своей мальчишеской силой. Постепенно он перестал хныкать. Случайно бросив взгляд на мать, он увидел, что она смотрит на него. Но не сердито и не укоряюще.
— Они получились у тебя очень здорово, Сафар, — пробормотала она.
Мальчик ничего не сказал.
— Настолько здорово, что я сомневаюсь, были ли у тебя нехорошие намерения. Это правда?
Сафар кивнул. Накатила волна слез, но он одолел ее.
— Ну а коли так, — сказала она, — тогда не переживай. Просто будь поосторожнее. Обещаешь мне?
Она раскрыла ему объятия, и он со всех ног бросился в эту теплую гавань, спасаясь от наплыва чувств. Но с этого дня занятия магией ассоциировались у него с чем-то постыдным, с тем, чем занимаются грязные мальчишки. Стыд становился сильнее по мере того, как росло его мастерство, и все сильнее привлекали эти греховные занятия. Он ощущал себя стоящим особняком от остальных людей, добрых людей Кирании с их миндалевидными глазами и небольшим ростом.
Так что, когда старуха обругала Сафара голубоглазым дьяволом, она, и сама того не желая, угодила точно в цель.
Когда Сафар и его сестры добрались до храма, жрец, Губадан, уже рассаживал учеников по местам. Он был маленьким жизнерадостным человечком, с тем самым шишковатым носом, который и вдохновил Сафара на тот постыдный поступок. Выпирающий животик жреца натягивал материю желтой мантии. Во время произнесения речей, уперев руки в бока, он постукивал по животу большими пальцами. У него была бритая голова и седая борода, которую он содержал в опрятности.
Когда Сафар вместе со всеми совершил обряд медленных телодвижений и глубоких вдохов, способствующих, как их учил Губадан, избавлению от суетности, мешающей учебе, он огляделся в поисках нового юноши. И очень разочаровался, не увидев его.
Губадан, заметив его рассеянность, рявкнул:
— Ну-ка соберись, Сафар, или я тебя отстегаю.
Все рассмеялись, позабавленные такой угрозой. Губадан был безобидным человеком, для которого ударить кого-либо сравнимо было с осквернением алтаря Фелакии. Хоть он и обучал их боевому мастерству в схватке без оружия, мастерству, оставшемуся еще со времен Алиссарьяна, Губадан полагал, что все эти занятия все же в первую очередь должны быть направлены на очищение души, познающей себя.
Но смех вскоре стих, и все впали в дремотное состояние замедленных упражнений. Раз в неделю мальчики отправлялись совершенствовать свое мастерство в полевых условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158