– И где бы ты оказалась? В тюрьме или, по меньшей мере, тебя бы выслали из страны. А что касается меня, то у меня нет никакого желания ползти домой, поджав хвост, – шутливо заметил Роберт.
– О, Роберт! – воскликнула расстроенная Изабелла, но она не могла благодарно не улыбнуться мужу за попытку успокоить ее.
– Так-то лучше. Теперь пойдем выпьем шампанского и посмотрим, над чем можно посмеяться вместе. Сегодня здесь много смешного и вызывающего. Осколки утраченного мира.
Постепенно негодование Изабеллы утихло, и остаток вечера прошел довольно приятно. Они встретили своих лондонских знакомых. После разговора с Бонапартом Роберт задумался. Доктор Анри Риваж, по последним секретным донесениям, попавшим к нему, почти наверняка имел отношение к французской разведке, и на его счету было рекордное количество жертв среди роялистов и других инакомыслящих, которых он выдавал полиции. Париж, внешне спокойный и такой веселый и гостеприимный, был полон темных интриг.
Роберт провел год в Сорбонне вместе с одним из своих кузенов, когда ему было семнадцать лет. Тогда революция лишь темной тенью маячила на горизонте. Он хорошо знал старый город, с его университетом и Латинским кварталом, с узкими улочками, где крыши домов почти соприкасаются, где люди живут всю жизнь в мансардах и на чердаках, – старинные, красивые и большей частью злачные места. Когда Изабелле надоели элегантные магазины улицы Риволи, вереницы фешенебельных экипажей на Елисейских полях и в Булонском лесу, Роберт водил ее по улицам, связанным с именами поэтов и писателей, показывая темные переулки, где Франсуа Вийон провел свою нищую, но яркую жизнь, вечно с пустыми карманами, то оказываясь в тюрьме, то выходя из нее, писал свои остроумные едкие стихи, дом, где Абеляр поклонялся Элоизе, сочиняя лирические стихотворения, проникнутые неистовой трагической любовью.
…Вот эта роза! Для самой любви
Она цветок изобретенный.
Ведь в этом мире ею, посмотри,
Захвачен в плен любой влюбленный.
– Откуда ты все это знаешь? – с любопытством спросила Изабелла, и Роберт рассмеялся.
– Результат неправильно проведенной юности. Стихи ученых мужей средневековья были частью курса наук.
Изабелла была счастлива, что между ними так много общего, и ослепительный образ Люсьена начал меркнуть.
Она увидела дом, где жил Дантон, и дом, из которого Робеспьер пошел на казнь; содрогнулась у двери, через которую прошла Шарлотта де Корде, чтобы убить кровавого Марата в его ванне.
Однажды он показал ей дом, где умер Пьер Ронсар, самый знаменитый из поэтов.
– Папа был большим ценителем его стихов, – сказала Изабелла. – Он любил читать их нам. Ги быстро начинал скучать, хотел убежать, вернуться к играм, но мне стихи нравились, хотя я не всегда понимала, что они значат, – она вздохнула. – Наверное, теперь все эти книги у Анри Риважа.
– Если толпа не сожгла их вместе с замком. Книги очень хорошо горят.
По пути в гостиницу он купил ей старинный экземпляр книги стихов Ронсара в кожаном переплете на книжном лотке на набережной Сены, а поздно вечером, опершись о локоть, смотрел на Изабеллу, усевшуюся по-турецки на огромной старомодной кровати и читавшую отрывки из ее любимых стихов. Изабелла выглядела такой юной, милой и невинной… Но такова ли она на самом деле? Роберт вовсе не был так невосприимчив к злобным сплетням, как старался показать окружающим. Некоторые из них дошли до него. Мэриан постаралась. Он уже догадался, что между Изабеллой и этим красивым повесой Люсьеном де Вожем происходит что-то большее, чем казалось на первый взгляд. Был ли он тем юношей, потерпевшим кораблекрушение, которому она хотела все отдать? Был ли он тем человеком, к которому она бегала на свидание на берег моря, как намекал тот чертов контрабандист? Роберт ждал, когда она сама расскажет ему все в своей обычной простодушной манере, и то, что она ничего не сказала, беспокоило его все больше.
– Одно из моих любимых, – говорила она, – сонет, который он написал своей возлюбленной. Ты помнишь? То, которое начинается со слов: «Quand vous serez bien vieille, au soir, a la chandelle…»
– Переведи мне, – лениво попросил он.
– Роберт, ты надо мной смеешься. Ты же прекрасно понимаешь эти стихи.
– Может быть, но я хотел бы услышать, что у тебя получится.
Изабелла сосредоточилась, подбирая слова.
Когда уж старенькой, со свечкой, перед жаром
Вы будете сучить и прясть в вечерний час, -
Пропев мои стихи, вы скажете, дивясь:
«Я в юности была прославлена Ронсаром!»
– Ой, я не могу, это слишком трудно, и звучит по-английски не совсем точно. Но если бы кто-то написал мне такие чудесные стихи, наверное, я бы упала в его объятия.
– Моя дорогая, Ронсару было семьдесят в то время, а Елена была красивой молодой женщиной.
– Я знаю, но все-таки.
Роберт сел и процитировал с шутливой торжественностью:
…На свете странных нет чудес,
Чтоб не могли с тобой произойти.
Нет, видно, места на земле,
Где можно женщину правдивую найти.
– О, как можно говорить такие ужасные вещи. Женщины вовсе не такие. Кто это написал?
– Некто по имени Джон Донн, который закончил свои дни уважаемым настоятелем собора Святого Павла, и о молодость он провел бурно и знал все о любви.
– Я так многого не знаю.
Роберт рассмеялся.
– Увы, я не поэт. Я не мог бы накропать сонет о бровях моей любовницы. Мне остается ссылаться на слова других мужчин. – Он потянулся за книгой и забрал ее у Изабеллы. – Ради Бога, придержи язык и дай мне любить тебя!
– Он и это тоже написал? – широко раскрыв глаза, спросила Изабелла.
– Написал, и я не могу думать ни о чем другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166