Поскольку глаза старой дамы были покрыты бельмами катаракты, она почти не видела и испытывала большие трудности при передвижении.
С той поры Полина была очень привязана к своей госпоже и относилась к ней с большой любовью, словно к собственной бабушке.
К тому времени, о котором идет речь, Жанна-Мари де Фонсколомб уже похоронила мужа, которого никогда не любила, и развеивала скуку тем, что без устали разъезжала по Европе в сопровождении своей Антигоны, не забывая посещать в лечебный сезон известные минеральные источники.
Трагические события, всколыхнувшие тогда Францию, помешали ей вернуться в Прованс, где находились вся ее семья и имущество, мадам де Фонсколомб сочли эмигранткой, и она была объявлена вне закона. Правда, старой даме все же удалось спасти значительную часть состояния, и это давало ей возможность вести достойный образ жизни в ожидании того дня, когда, как она надеялась, будет восстановлен трон или восторжествуют справедливые законы.
Позже, в Брюсселе, она познакомилась с аббатом Дюбуа, где этот престарелый кюре Вожирарского прихода, отказавшийся присягать Конституции, нашел убежище в 1793 году, спасаясь от праведного гнева санкюлотов. И на протяжении последних трех лет аббат сопровождал мадам де Фонсколомб во всех поездках, исполняя обязанности ее духовника. Но, поскольку грехи его подопечной были невелики и немногочисленны, чаще всего они просто предавались воспоминаниям о тех счастливых временах, когда кругом безраздельно царила христианская вера.
Что касается мсье Розье, который путешествовал во второй карете и отвечал за находившийся там багаж, то он был поваром, но при сложившихся обстоятельствах выполнял также обязанности дворецкого и управляющего крошечного владения, умещавшегося между портьерами берлин, территории, которую старая дама в шутку называла своим «бесприютным герцогством».
Мадам де Фонсколомб торжественно вручила Казанове письмо, в котором граф Вальдштейн, встреченный ею полгода назад в Лондоне, просил своего библиотекаря оказать путешественнице самый радушный прием, выступив в роли гостеприимного хозяина и проявив при этом такие остроумие и любезность, какие выказал бы сам граф, если бы сопровождал гостью лично.
Однако примирило библиотекаря с гостями отнюдь не это письмо. Присутствие молодой женщины, сопровождавшей мадам де Фонсколомб, было для него дороже рекомендации папы и охранных свидетельств, выданных императором. При виде ее Джакомо Казанова почувствовал, что в нем вновь просыпается блестящий шевалье де Сейналь.
Беспокойный день завершился незамедлительным изгнанием с кухни господина Фолкиршера, где тот в течение тридцати лет безнаказанно стряпал свою кошмарную отраву. Мсье Розье занял его место, после чего было решено, что ужин будет подан в девять часов в маленьком кабинете рядом с библиотекой.
Поскольку мадам де Фонсколомб заверила Казанову, что не привередлива и скромна в своих запросах, он позволил себе отпустить большую часть бестолковых слуг, сбежавшихся при виде гостей из всех буфетных и кладовых, где по своему обыкновению они предавались блаженной праздности.
Готовясь к вечеру, мсье де Сейналь надел шляпу с белым плюмажем, шелковый, шитый золотом жилет и черный бархатный камзол, а поверх шелковых же чулок нацепил подвязки с застежками, усыпанными стразами. Разряженный по моде Людовика XV шевалье в назначенный час встретил гостей и поприветствовал мадам де Фонсколомб изысканным реверансом, который наверняка смогла бы оценить мадам де Помпадур и который, к сожалению, заставил лишь вздрогнуть старую даму. Слабое зрение гостьи и энергичные движения гостеприимного хозяина сделали его появление слишком внезапным. Что же касается мадмуазель Демаре, то при виде этой сцены она едва удержалась от смеха.
К ужину Казанова приказал накрыть маленький круглый стол, имевший всего одну ножку. Таким образом, четыре человека могли разместиться за ним, неизбежно соприкасаясь коленями. Можно было не сомневаться, что именно на это и рассчитывал Джакомо, посадив справа от себя Полину, слева – аббата Дюбуа, а напротив – мадам де Фонсколомб. Трапеза проходила в отсутствие лакеев – за столом прислуживал Розье, вино наливал сам Казанова.
Беседа в основном шла между мадам де Фонсколомб и хозяином, буквально забросавшими друг друга вопросами, словно они предполагали в один присест выведать историю жизни своего визави.
– Если мы продолжим в таком темпе, – с улыбкой заметила старая дама, – нам вскоре не о чем будет говорить.
– Уж вас-то наверняка хватит не на одну неделю, – заметил шевалье, ища взглядом одобрения Полины, но натолкнувшись на ее затылок.
Колену достопочтенного и знаменитого соблазнителя не везло так же, как и настойчивому взгляду. Можно было подумать, что красавица оставила свои прелестные ножки в гардеробе, вместе со сменными нижними юбками.
Но не в правилах Казановы было отступать из-за таких незначительных, хотя и досадных неудач. Он всегда утверждал, что притворная холодность женщины чаще всего знаменует начало потери контроля над собой, и ее сопротивление лишь продлевает прелюдию предстоящего наслаждения.
Достаточно было мгновения, чтобы маска мизантропа, которую старый авантюрист натянул было на свои морщины, исчезла без следа. Истинный, хорошо знающий свое дело соблазнитель, для которого любовь является прекрасным способом времяпрепровождения и одновременно заключает в себе смысл жизни, должен уметь одинаково правдоподобно смотреться и стоиком, и последователем Эпикура, меняя философию и взгляды на жизнь столь же быстро, как это делают дамы, меняя настроение и туалеты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56