На мгновение они неподвижно замерли, вместе вздыхая о счастливом прошлом, испытывая странное чувство, в котором были перемешаны самые сильные огорчения и самые большие радости. Потом они тихонько отстранились друг от друга и в молчании вернулись к коляскам.
Ева уже сидела в первой берлине, где должна была ехать мадам де Фонсколомб. Старая дама любезно предложила доставить ее в Огсбург, где лукавая чародейка собиралась ознакомиться с местными игорными столами.
Так и не проснувшись, Полина даже не попрощалась со своим легендарным любовником, поскольку никто не решился прервать ее сладостный сон.
После того как обе упряжки миновали портал внутреннего двора и исчезли в поднятом ими облаке пыли, Джакомо, не оборачиваясь, поднялся по ступеням крыльца и бесследно растворился во тьме огромного вестибюля.
Два дня спустя обе коляски вернулись. С ними пришло письмо, переданное Казанове от мадам де Фонсколомб:
Мой единственный друг!
Через две недели или чуть больше я буду в Женеве, где мы с тобой в первый раз расстались сорок восемь лет назад. В память о нас я спущусь в Отель де Баланс, чтобы прочесть печальное напутствие, нацарапанное гранью моего алмаза на оконном стекле: «Ты забудешь и Генриетту».
Сейчас ты уже знаешь, насколько это предсказание было неверным. Как я сожалею, что тогда сомневалась в тебе, хотя бы даже на секунду! Я подразумевала под этими словами лишь то, что время залечит глубокую рану, которую я оставила в твоем сердце. Но я не должна была ее углублять, бросая тебе этот несправедливый упрек.
Без сомнения, наша встреча была лишь сном. Я уже когда-то писала тебе, что мы были на удивление, абсолютно счастливы в течение трех месяцев и что никогда такой прекрасный сон не может длиться долго. Но как я могла ограничить таким маленьким промежутком времени настоящий срок нашей любви? Неужели я была настолько уверена в твоем непостоянстве? Или, может быть, в своем? Умоляю тебя простить мне это предательство, в котором я провинилась перед тобой в глубине души. Так же умоляю тебя не жечь те драгоценные тетради, которым на протяжении двенадцати лет ты поверял свои воспоминания и среди которых скрывается тайна моей души. Подумай, что эти записи, вслед за твоей памятью, являются хранителями блага наиболее редкостного как в глазах людей, так и в глазах Бога, и что это благо, рожденное любовью, которую ты получаешь или, напротив, отдаешь, принадлежит не только тебе одному.
Тебе хотелось бы думать, что ты относишься к числу наиболее глубоких философов или наиболее тонких поэтов, и ты боишься, что не принадлежишь ни к тем, ни к другим. И совершенно напрасно. Как и большинство людей, ты не достиг цели, которую себе наметил, зато в другом нашел себе бесподобное применение. Ты не стал поэтом? Но сама жизнь сочинила изумительную легенду, героем которой ты стал. Ты не стал философом? Но твое сердце всегда питало твой ум лучшими и наиболее истинными принципами, ибо любовь, представлявшая твой метод, несомненно включает в себя все философские методы сразу. И пусть ты не бессмертен, ты навеки останешься живым среди живущих.
В последующих веках ты еще очаруешь тех, кто с тобой соприкоснется. И мужчины, и женщины еще познакомятся с тобой, мой славный друг, так хорошо понимавший странные, исполненные желаний создания, какими являются люди.
Тебе нигде не поставят памятников, поскольку твой высокий рост не предназначен для того, чтобы взойти на пьедестал и вдвойне господствовать над подобными тебе, но те, кто любит, будут тайком носить твое изображение в медальоне около сердца.
Если однажды при взгляде на эти прекрасные страницы, содержащие твое прошлое, тебя охватит разочарование, подумай о том, что, может быть, не стоит лишать этих строк следующие поколения. Доверь тогда их верному другу или предоставь судьбе позаботиться о том, чтобы уберечь их от забвения. Судьба часто бывает к нам неблагосклонна лишь для того, чтобы не казаться слишком благожелательной.
Я буду любить тебя до самого последнего вздоха.
Генриетта
Уже в течение нескольких лет Казанова страдал болезнью мочевого пузыря, терзавшей его длительными и мучительными задержками мочи. Один из приступов, случившийся в марте 1798 года, оказался настолько сильным, что мог стать для него роковым. Больной даже причастился, выказывая при этом все признаки благочестия и раскаявшись во всех своих грехах.
Однако его состояние вдруг улучшилось. В апреле он уже смог покидать спальню и делать несколько шагов по парку, наблюдая за зеленеющими деревьями.
Он написал своему другу Загури и молодому Монтевеккьо, сообщив, что несколько кавалерийских полков собрались в Дуксе, откуда скоро, видимо, выедут в Италию, где ожидаются новые наступательные действия французов. В предчувствии скорой смерти Казанова, который жил лишь настоящим, в первый раз испытал любопытство перед будущим. И те жалость и страх, которые появляются при приближении конца, он испытывал скорее к тем, кто оставался жить после него, чем к самому себе.
В это же время шевалье принял у себя милую, но удивительно бестактную Элизу ван дер Рек, специально приехавшую из Теплице, где она отдыхала на водах, чтобы своими глазами засвидетельствовать «благородное мужество, с которым он направляется к мрачным воротам смерти». Она привезла с собою некую Марианну Кларк, на которую Джакомо не обратил никакого внимания. Обе дамы уехали через два дня несколько разочарованные тем, что им не довелось лицезреть умирающего героя в последнем акте этой трагедии. Отличаясь изрядной добротой, прекрасная Элиза приказала доставить больному бульон в таблетках и несколько бутылок мадеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56