В отличии от нас, "разгильдяев", начштаба можно было направлять на строевой смотр в любую произвольно выбранную минуту нахождения в части - всегда выбрит, перетянут ремнями портупеи, а складки брюк наглажены так, что казалось о них можно порезаться.
Майор знал и любил Устав, спокойно жил в соотвествии с ним, понимая его как кодекс чести воина, не допускающий толкований и разночтений. Жизнь принесла майору если не любовь, то полное, безграничное уважение сослуживцев, даже тех, кто вообще ничего и никого не признавал, лишь только силу или угрозу сурового дисциплинарного наказания.
Служил в части рядовой Семеняк. Ну сказать "служил" - это пожалуй слишком. Семеняк отбывал свой срок. Точно также отбывал бы его на каторге, в ссылке, лагере, тюрьме, а еще лучше - на необитаемом острове. Был сей воин законченным жлобом и ни один сослуживец не мог похвастаться дружбой или просто хорошим знакомством с ним.
Получаемые из дома посылки выжирались рядовым в одиночку в качегарке - единственном месте где его удалось кое-как пристроить к делу. Был он грязен, угрюм, бледен лицом, испещренным черными головками многочисленных угрей, сутул, неопрятен в одежде, косноязычен. Любая трата, даже копеечная, расценивалась им как личная, Семенякинская, трагедия и вызывала очередной приступ вселенской озлобленности, заставляя булавочки-глаза полыхать злым огнем под аккомпанемент несущихся нескончаемым потоком проклятий.
Особенно люто Семеняка ненавидел покупку лоторейных билетов. Не то, чтобы остальные любили данное мероприятие, но посмеиваясь, не веря в выигрыш, складывались и закупали билеты на звено или отделение. Естественно, предполагая справедливый дележ в случае удачи. Семеняка бросался в бега, прятался в качегарке, у свинарей, в гальюне...
Однажды его настигли бедолаги распространители, такие же солдатики как и он сам. Несчастный страдалец, проклиная мучителей, заплатил за билет, но не захотел делить его ни с кем. Чертыхаясь и кляня судьбу, отсчитал полную стоимость медяками, спихивая "серебро" обратно в недра кармана. Поохал и заховал приобретение в глубинах замасленного, напяленного поверх телогрейки хэбэ.
Не было на свете человека, ждавшего тиража лоттореи с таким нетерпением как Семеняк. Он первым встречал почтальона, вырывал из сумки газету и не найдя таблицы розыгрыша, откидывал в сторону, с рычанием обманутого пса, которому вместо кости подсунули палку.
Все посмеялись, привыкли и забыли о причине его гнева. Но однажды, офицеры, травящиее в дежурке анекдоты в ожидании автобуса, были оглушены грохотом солдатских сапог, ураганом пронесшихся по лестнице.
Опережая всех, огромными скачками, нелепо вихляя на бегу ногами в раздолбанных кирзачах, летел Семеняк что-то судорожно зажав в грязном, покрытом коростой и цыпками кулаке одной руки, с газетой в другой. Как спринтер на финише пролетел он не задерживаясь дверь кабинета командира, дверь замполита, боднул головой дверь начштаба и влетел, опередив на секунду своих преследователей.
Семеняк выиграл главный приз - "Волгу" ГАЗ- 24, и единственный человек которому эта паршивая овца доверила свой клад был майор Иванов. Начальник штаба не поддался на уговоры, более похожие на приказы, начальников разных рангов, прослышавших о выигрыше и желавших, так или иначе договориться со счастливчиком о продаже лоторейного билета. Майор не дал ни одному из них даже краешком глаза взглянуть на заветную бумажку. Сам Семеняка лишь качал опущенной головой в ответ на все соблазнительные предложения, мол ничего не знаю и не ведаю. Так и тянулось до приезда в часть Семеняки-старшего, отца, такого же бледного и угрюмого, несмотря на привалившее счастье, как и сын.
Отец с сыном молча поднялись по лестнице, молча вошли в кабинет и вышли через минуту обратно. Семеняк-младший не прощаясь повернул в сторону кочегарки. Старший, надел на голову шляпу зеленого фетра, прихватил в руку кособокий, чуть ли не фанерный, чемоданишко, оставленный в дежурке под роспись офицеру, также молча убыл из расположения части, не пробыв с сыном и пяти минут.
Следом за родственничками из кабинета вышел майор, прошел к умывальнику и долго, тщательно мыл руки, намыливая и протирая каждый палец в отдельности, как бывает если прикоснешься ненароком к чему-то грязному и тебе лично омерзительному.
Глава 3. Ложь большая и ложь маленькая.
Сменяя друг друга словно в слайдоскопе, пролетела в зеркале череда людей, бывших когда-то друзьями и врагами, своими и чужими, просто посторонними личностями, уважаемыми командирами, начальниками и подчиненными, ... замполитами.
Стоп, стоп, стоп... Остановись лента... Вот они, те кто формировал и оттачивал мораль воинов, ковал и перековывал их характеры... Или ломал их беспощадно и безжалостно. Вот такой как есть сижу в своем бейсменте. Далеко от вас, на другом краю земли. Курю спокойно. Оружие чищу. Собираюсь убыть в путешествие. Обеспеченный человек... Спасибо вам дорогие... Земной поклон... Без вас не обошлось... Приняли нас, домашних мальчиков, от пап да мам и научили уму разуму по книжкам, да боьше личным примером...
Насколько хороши, в большинстве своем, оказались строевые командиры, настолько плохи и никчемны были в массе замполиты. Может сказалось на этом подвиде вырождение, естественное при отсутствии свежей крови и новых идей. Может сама старая идеология, входящая в противоречие с реальной политикой, делала ложь основной доминантой сей странной профессии. Все более и более шли в замполиты люди ни к чему остальному в жизни не пригодные, не способные производить качественные вещи, генерировать смелые философские идеи, жующие рутинно, ради благ земных, серую, ни себе, ни другим не интересную жвачку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88