Какие деньги печатать? На каком языке говорить? Димыч ошалело замотал головой под градом вопросов. - Потом, все потом решим. Сначала - свобода и демократия для всех. Организация политических партий. - Коммунисты, нацисты, бандеровцы - допускаются? - Все, кроме комуняк! - Отрезал Димыч, рубанув категорически ладонью. - Ого! Значит демократы плюс нацисты плюс бандеры! Вот это похлебочка заварится! Как бы нам ею не подавиться. - Не преувеличивай. Во всех нормальных странах есть неонацисты. И, что? Ничего страшного, составят правый фланг опозиции. - А если они, грубияны, решат взять власть? Сомнут вас как былинок, без армии, на фоне безработицы. - Станут высовываться - получат по голове демократизаторами милиции, ОМОНА. Церемониться не станем. - Ладно, понял я ваши наметочки. Думаю, что до этого дело не дойдет и ты, друг, вернешся к своей любимой науке. Демократия наступит в тот момент когда тебе перестанут препоны ставить, начнут платить за изобретения и ценить за ум. Все остальное - от лукавого, ты уж прости. - Много ты понимаешь, офицерье. Вон, как был майором, так, наверно, им и помрешь. Двинем лучше в ресторан, по коньячку вдарим, а то от политических дискуссий да митингов скоро свихнусь. Одевшись в гражданку я бродил по митингам. Слушал невесть откуда вылезших анархистов-синдикалистов, руховцев, пламенных комуняк, большивиков приверженцев Нины Андреевой. Во рту сохло, голова шла кругом. Возвращался в отпертую комнату, заваливался на тахту и всю ночь, до головокружения читал, пытаясь понять происходящее Огонек, Литературку, Известия, Правду, Наш Соверменник, Молодую Гвардию. В голове смешивалось, заваривалось некое бредовое месиво. Рычал и прыгал мафиозный лев Гурова. Пугала неминуемыми еврейскими погромами Лесото. Раскрывали страшные еврейские козни и массонские заговоры Современник и Молодая Гвардия, что-то заунывное косноязычно бормотал Яковлев, Гдлян вываливал компромат на властьимущих, придерживая кое-что в загашнике и на черный день. Над всем этим хаосом рокотал, призывал, витийствовал Горбачев. Черт бы их всех задрал. К утру болела будто после похмелья голова да стоял противный привкус во рту. На предприятиях, в институтах, школах люди перестали работать и учиться. Все население Харькова поголовно прилипло к телевизорам и приемникам. На улицах толпы двигались, зомбированно прижимая к ушам транзисторы, ошалело вертели головами настраивая магнитную антенну на лучшую слышимость. Знакомые евреи, мотаясь днем по митингам и очередям, по вечерам собирали чемоданы и отваливали за границу. Спрос рождал предложение. Появились бравые ребята, специализирующиеся на упаковке отправляемого за рубеж домашнего имущества. Еще более крутые - на его экспоприации. Мужал рэкет. Исчезали с прилавков то часы, то янтарь, то лодочные моторы, то носовые платки, то невостребованные ранее объективы к фотоаппаратам. Все происходило в соответствии с законами рынка и в прямой зависимости от спроса на далеких итальянских рынках. Годами собираемые библиотеки свозились в комиссионки. Я каждый день возвращался домой с новыми книжными находками и читал, читал до одурения. Прошли выборы. Депутаты с трибуны декламировали стишки, распевали частушки. В зале орали. Хлопали. Рвался раз за разом к микрофону неугомонный старичок Сахаров, вызванный из ссылки. Господи, как мне это все напоминало Временное Правительство во главе с душкой Керенским. Сахаров, кстати, очень хорошо вписывался на место бабушки революции Брешко-Брешковской. С тем же, впрочем, успехом. Молодцы в одинаковых пиджачках, с блокнотиками и карандашиками мельтешили среди орущих депутатов, вручную подсчитывая поданные за и против голоса народных избранников. Сидевший в президиуме председатель балаганного бардака, подводя итоги гордо тыкал пальцем в кнопки карманного калькулятора. От всей этой вакхоналии, беспорядка, безалаберности просто тошнило. Скомкав конец отпуска, на военно-транспортном борту вернулся к своим вертушкам. Пассажирские поезда через Абхазию уже не ходили. Снова понеслось вскачь бешенное время. Телевидение, радио, газеты доносили к нам отголоски вихря, сметающего страну. Орала и митинговала Грузия. Шумела Армения. Утопим жидьё в кацапской крови! - неистовала вчерашняя голоштаная, забитая и презираемая румынами Молдова, вдруг осознавшая проявившиеся римские стародавние, иллюзорные корни. Чемодан, вокзал, Россия! - бесновались тетки в нелепых вязанных беретах. Митинговали в тихой Литве. Медлительные, основательные латыши и эстонцы потихоньку стаскивали в закрома оружие, готовясь вновь выпустить на волю крайслятов. Криминал всех мастей объединялся в борьбе с государством, рвал под лозунгами борьбы с коммунизмом сковывающие его ненасытную пасть цепи закона, государственности, власти. Пусть не совсем умной, не очень расторопной, но хоть какой-то власти, сдерживающей преступников в рамках уголовного кодекса, ограждающей от мафиозных, загребущих когтей не только простых граждан, но и нарождающееся честное, поверившее в закон кооперативное движение. Над всем этим бедламом ежедневно неслись заклинания многословного беспомощного человечка. Этакого Гудвина, содравшего зеленые очки со своих подданых, показавших им хилое бессильное тельце и, тем не менее, после всего судорожно пытаюшийся удержаться в царях. Гудвина неумолимо подминал, затаптывал встающий во весь рост пьяный сибирский мужиковатый герой - любимец народа. Люб он был нам, спору нет. Верили ему, страдальцу за правое дело. Нравилось, ох нравилось, как одев серое плохонькое пальтишко скромно дожидался автобуса на остановках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112