не рискуешь ли ты вновь забрести на говорящий камень? Почему ты решила, что твоя история пришла к благополучному концу и его ужасные пророчества над тобой больше не властны?
Нехитрые мысли быстро пронеслись в ее возбужденной головке: возможно, она должна обидеться на меня; не ислючено, мои слова должны огорчить ее как доказывающие, что я ей не друг; наверное, нужно ясно дать понять, что она не потерпит моего учительского тона. Но она не была расположена ни к тому, ни к другому, ни к третьему, ни к чему, что грозило образовать трещинку в наших отношениях. Безмятежная улыбка - ничего взыскующего, сама простота, полное чистосердечие, сплошное бескорыстие! - разлилась по ее лицу.
- Ах, милый, не забивай себе голову пустяками!
Я с притворной строгостью осведомился:
- И это все, что ты можешь мне сказать?
- Ну почему... Я могу дать тебе полезный совет. Ни о чем не думай. Ничего не жди. Ничего не имей. И все будет хорошо. Отречение и самоограничение. Видимое - это только иллюзия. Ты такой же бог, как и тот, который тебя создал. Но он создал тебя, а ты создал лишь иллюзии. Надо избавиться от иллюзий.
Ее большие темные глаза неотступно находились предо мной, уставлялись на меня, преследовали. В гуще этих глубоководных озер таинственно плавали и смеялись черные зрачки. Она не отпустит меня. Я прикован к неким волшебствам, сосредоточенным в ней. Тайна исчезнувшего, но предназначенного к возвращению в урочный час младенца всегда будет брать верх над моими чувственными и умственными порывами. Она не хочет, чтобы я получил наследство. А почему, не знает никто.
-----------
Естествен вопрос, что ощущается на фоне революционного брожения в городе, смены власти, разрушения проклятого прошлого и предчувствия новых неурядиц, когда сам ты лишился всего, обездолен, но отнюдь не сломлен и не готов складывать губы для вопля о пощаде. Предположим, он поставлен. Однако он всего лишь влечет за собой новый вопрос, а именно: какой же из возможных ответов тут более всего подходит? Так и создается заколдованный круг. Не знаю, что было бы, окажись на моем месте другой человек, а я ощущал странный, болезненный подъем сил, некую восторженность и даже маленькую, но победу над недобрым отношением к любовным затеям моих спутников. В разрывах между тучами, обложившими небосвод моей жизни, я взглядом прорицателя, медиума видел, что тот, кто в моем обличье вышел из леса и явился в городские трущобы, не многого стоит. Увы! Это лишь облегченный вариант существа, завернувшегося в некую плоть, по прихоти предыдущего поколения названную Никитой Молокановым. Ловкие ребята вывезли меня из лесной тьмы на заднем сидении, не замечая, что я мало чем отличаюсь от тех, кого оставалось везти лишь на крыше нашего транспорта. Я отвечал, когда меня спрашивали, смеялся в ответ на шутки, танцевал бы, если бы меня пригласили. Я был чересчур легок даже для самого себя. Носить в себе такую легкость становилось неприглядно, непотребно, неприлично, нравственно тяжело, невыносимо и позорно в моральном отношении. Ведя с собой принципиальный разговор, я осуждающе качал головой. Но кто есть кто? Намеренно усиливая взгляд, утяжеляя сердце, творя из разума какое-то вьючное животное, я добился-таки некоторой непричастности к этому под моей личиной контрабандно просочившемуся в город парню. В конце концов я заметил, что он подло корчит мне сатирические гримасы, кривляется, изгаляется, похоже, ничего иного ему и не оставалось в его прискорбном и дурацком положении, в его бесстыжей легкости пушинки, сухого листка, носимого ветром по пыльным дорогам. Он хотел внушить мне древнюю и испытанную в ее вековечной мудрости истину, что негоже пенять на зеркало, когда крива рожа. Не тут-то было! Не на того напал! Я мощно повел рукой, отстраняя пустоголового проказника...
-----------
Я получался заново, хотя новое, как известно, это почти всегда хорошо забытое старое, из меня свежо, отряхиваясь с заданной Дарьей инерцией, выходил субъект твердый, тяжеловесный, мрачный, угрюмо наклонивший голову в серьезном и целенаправленном размышлении. Сколько ни вертеться колесу жизни и колесу фортуны, увлекая меня в бесплодные дали и мучительные путешествия, я всегда буду полон дум о свободе. Напрасно ловкие руки прохиндеев и дутых наставников втирают в мои мозги другие помыслы, изменить ничего нельзя, я таким родился, я не ищу свободу, я давно ее обрел, я вышел свободным из чрева матери. Ловя на себе чужие удивленные взгляды, я с полной готовностью к анализу и разбирательству, даже суду, раздвигаю створки души, сердца и разума, ненавязчиво предлагая не ограничится внешним, а следовательно, поверхностным ознакомлением с моей личностью. Не беда, что я замкнут и нелюдим! Моя свобода приемлет и стерпит все. В задумчивости разворошив те угли, что тлеют в моем существе, - а в иные минуты, особенно на лоне природы, я предаюсь этому поэтическому занятию, - я вижу, что недолго и обжечься, Бог мой! что есть свобода, если не драма свободы?! Она увлекает нас прочь от теплокровия сожительства, сообщности, корпоративности, коллективности, общинности, а куда? Мы мчимся прямиком в пустоту. Во всяком случае, со мной нечто подобное происходит. Не за что зацепиться, придерживая полет, весьма похожий на падение. Драма! Но свобода невозможна без нее, без душераздирающего крика. Когда не веришь в то, во что верят другие, а поверить хочется, крик не тот, он сравним с писком затравленной крысы. Зато когда сознаешь, что с попытками приобщения покончено, вырывающийся из груди могучий звук напоминает скорее дремучую, тяжелую, дикую песнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111