Гермес! Дионис! Бафомет! Генон! Джон Ди! Луллий! Валмики! Многие думают, что в этом все дело. Отождествился с камнем, с растением, с ящерицей, с лестницей Иакова, с Валмики, с каким-нибудь Кецалькоатлем, на худой конец, с Вицлипуцли - и дело, мол, сделано. Нет! Дудки! Необходимо постичь изобильность нуминозных сущностей, обретающихся вокруг нас. Штайнер кое-чего добился в этом направлении... Но это больше для экзальтированных дам. Я же постиг и сам стал действовать отчасти нуминозно. Отсюда возможность проникать в священные пространства. То, что я тебе говорю... это нуминозно, брат! Я в некотором роде уже нуминозен. Нуминозность, о, это... этим сказано все! Я немалого достиг. Я сошелся с Мартином Крюковым и вправе утверждать, что в тебе, если ты присоединишься к нам, откроется еще великое множество талантов, о которых ты пока и не подозреваешь.
Пример Пимена, разумеется, увлекал меня, и я ничего так не желал, как включиться в ту работу мысли и духа, которой он столь энергично отдавался. Но Пимен был чист душой, его не одолевали греховные желания, у него, наконец, не было сестер, которые по ночам выставляли бы его шутом и тряпкой, пародией на мужчину, тем, кто потихоньку выводит в кулачок свою мужскую силу. Я же был безупречен только в его глазах и в глазах собственных учеников. Мог ли я примкнуть к эзотерикам, зная за собой пакостные слабости? Но и объяснить другу причину своих увиливаний я не мог тоже.
- Господи! Боже мой! Я же стремлюсь к вам всей душой! Но... Пимен... говорил я, - еще не время... я не готов.
- Или ты чего-то не понимаешь? - хмурился он.
- Понимать понимаю, хотя, само собой, далеко не все... Нуминозность! Подумать только! Да мне до подобных вещей еще далеко, как до Луны.
- Не такая это сложная штука... Приходи к нам. Путь есть. Вот он. Я тебе кое-что разъясню. Бог, Русь, Золотой Век, высшее Я - назови как тебе больше нравится. Выбирай. У тебя свобода выбора. Выбери себе учителя, доверься ему. А надеяться, что ты попадешь в рай только за то, что отменно вышколил своих учеников, организовал их в послушное твоей воле стадо, это, по крайней мере, смешно, это плоско, недостойно подлинного метафизика. Никакого рая нет, он выдуман для простецов. Есть только вечная жизнь в Боге, в Абсолюте, который за всеми пределами, который и бытие, и небытие одновременно. И крыса - в Боге. Но она существует, не более того, а человек именно живет и уже на земле он частью начинает жить в Боге. Только это надо осознать в себе. Оставь мысли, брось всякие чувства, забудь о разных переживаниях и эмоциях, вернись в состояние, в котором пребывали обитатели истинного Эдема - Золотого Века. Это полубожественное состояние, состояние полубожественности. Достигнув его, вкусив настоящей, невыдуманной нуминозности, ты ясно увидишь лестницу, ведущую за пределы мира. Ты взойдешь по ней и сольешься с Абсолютом. Но ты не растворишься, не исчезнешь в нем, отнюдь. Ты сам станешь Богом.
Так, примерно, он говорил, и его слова со столь волнующей и пьянящей силой захватывали мою душу, что я даже не решался спросить, далеко ли сам он ушел по пути, на который призывал меня. Нуминозность! Вторя другу, и я срывался на крик, даже давал петуха, но что толку? Что за толк во мне, если вдуматься?
Я видел, что у меня две души: дневная - высокая, ясная, гордая, и ночная - низкая, темная и злая. Чутьем я угадывал, что лишен возможности выбирать между ними - их две, и я должен принимать это как непреложный факт, как существующее и неисправимое положение, которое перестанет существовать лишь в том случае, если воля, не зависящая от моей и превышающая мою, отменит его. Но моя ночная душа была низкой не сама по себе, а потому, что имелась причина, делавшая ее такой, и эта причина заключалась в крысином существовании моих сестер, совершавших надо мной всякие насилия, в их наглой и свирепой красоте, внушавшей мне похотливые мысли и желания. Стало быть, даже в той атмосфере неслыханного зла и разгула, что воцарилась в нашем доме, должен был найтись уголок, где я мог бы разместить в преддверии самой что ни на есть гибельной ночи еще оставшиеся во мне светлые и правильные качества, т. е. даже тот, каким я представал в качестве жертвы бесчинств, я был еще все же не окончательно плох. Я не пал окончательно и еще мог победить тьму. Но ведь не злобой же побеждать, не ожесточением! Оценивая свои шансы на успех в предстоящей схватке, я видел, что, приходя домой, почти все лучшее, школьное, дневное, оставляю за порогом и у меня в сущности очень мало средств, которыми я смогу воспользоваться в решающей схватке. Это умаляло меня в собственных глазах, а сестер возводило на уровень чего-то грандиозного, богатырского. Но тем интересней будет борьба, тем жарче заполыхает битва! Я с горячностью воображал, как все же найду в себе силы для восстания в этом царстве беспредельного, абсолютного зла, захватившего и меня, как в отчаянном порыве устремлюсь на его цитадели и твердыни, пожалуй, я воображал себя чуточку Дон-Кихотом, маленьким рыцарем, нацелившим копьецо на огромные ветряные мельницы, и это было очень трогательно. По ночам, после очередной трепки, заданной мне взбесившимися сестрами, я частенько плакал от умиления, представляя себе, как крошечным всадником, облаченным в доспехи и вооруженным мечом воином въезжаю в нашу гостиную, принявшую неправдоподбно большие размеры. В конце концов я так сосредоточился на этой забавной и милой фигурке, что потерял представление, кто же я на самом деле. Школьный учитель? Шут при собственных сестрах? Игрушечный солдатик? Твердая почва выскользнула из-под моих ног, я перестал быть реалистом;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111