Зоя лишь в гневе была мастерицей удариться в пафос, и вот тогда-то странным или чудесным образом в ней иной раз прорывалась неподдельная искренность и ее слова вдруг начинали выдавать что-то сокровенное, наполняясь, можно думать, истинной душевностью, но эта последняя, в глазах Милованова, была не того происхождения и свойств, чтобы и он пустился в ответ изливать душу.
А в магазине, когда он увидел, что Зоя лежит на каком-то низеньком выступе и ноги ее в темных чулках и грубых ботинках как-то необыкновенно коротки, живот поднят горой, а лицо под скорбно и громадно опущенными веками нахмурено, он прежде всего и подумал, что нужно будет непременно поговорить с ней по душам. Наверное, это желание возникло у него потому, что он увидел жену такой, беспомощной, но и слишком незнакомой ему, о чем-то трагически и даже величаво размышляющей под маской, казалось, нарочито нахмуренного лица, и еще потому, что зевакам, приглядывавшимся к Зое с разных сторон, она досталась вот лишь нынешней, упавшей и как будто умирающей, то есть в несколько даже фантастическом, слегка и оперном, как подумал на ходу Милованов, облике. А к тому же немного стыдно было ему того, что Зою бесцеремонно рассматривают, а она лежит кверху животом, как перевернутый на спинку таракан, и о чем-то тихо и мрачно бредит в запредельности, о которой мало кто думает в своей умоисступленной жизни, хотя она, громоздящаяся, как теперь оказывалось, прямо под тяжело, театрализованно упавшими веками, в конечном счете для всех обязательна и неизбежна.
Зоя словно ждала его появления, и как только муж заговорил, выясняя масштабы случившегося, она поднялась и молча, с некоторой горделивостью в осанке, увела его из магазина. Вид у нее в действительности был расстроенный, слабый и сердитый. Она передвигала ноги так, чтобы они постоянно оставались прямыми, словно в этом заключалось для нее облегчение или, может быть, правда человека, вернувшегося с того света. Шли медленно, и муж легонько и заботливо поддерживал жену. Он думал о том, что раз жена болеет и даже падает в обмороки, то у нее есть все основания покорно держаться за него и больше не длить затею с его превращением в правильного главу семейства, которая и вообще-то уже запоздала и нелепа для их возраста. Затем Зоя раскрепостилась и пошла своим обычным шагом.
- Так в чем же причина? - спросил Милованов задумчиво.
О причинах, вообще о своем недомогании Зоя говорить не пожелала. Это было личное. Прежде она по-настоящему не болела и уж тем более не падала в обмороки, да и в будущем, как вдруг Милованов почувствовал, не скоро у нее повторится нынешнее. И нужно забыть случившееся в магазине. Милованову такой поворот не слишком-то пришелся по душе, он чересчур ярко и вызывающе указывал, практически утверждал, что жизнь продолжается и, следовательно, продолжается все бывшее до сих пор. Милованов куда-то мысленно заторопился, ловя момент, останавливая время, в котором жена еще сохранялась опрокинувшейся на пол в магазине особой с короткими ногами и огромными, как театральный занавес, веками. Тут бы и сказать нечто важное, значительное, глубокое, выходящее из потрясенной души, ошеломить жену и заставить ее с улыбкой радоваться возвращению к жизни, которая, может быть, для того и задумана, чтобы люди говорили веселые и необычайные слова, однако Милованов лишь хмыкал, вертел головой и покашливал. Зоя сказала:
- А могла в сущности и ноги протянуть.
- Ну, это было бы слишком, - ответил Милованов.
Нужно было заканчивать дело с покупками для ужина, но Зое этого не хотелось, ее мысль принялась хитрить и извиваться, тут же представляя положение таковым, как если бы ее дух, при обмороке соприкоснувшийся с загробным миром, все еще блуждал в неведомых сферах, отрывая и ее всю от повседневности и выбивая почву из-под ее ног. Сначала убедила себя она в этом, а потом принялась колдовать над мужем. Она делала это ради своей давней мечты купить жакет, не очень-то дорогой, а все-таки и не дешевый, зато как раз укладывающийся теперь в ту сумму, которой она располагала. Жизнь сама устроила этот обморок, эту внезапную близость к смерти, чтобы мечта обрела больше твердости и потребовала немедленного воплощения. Страх не успеть разве не должен подстегивать мечту? Еще как подстегивает! Зоя жутковато вытаращила глаза, а личико все же сложила умильное, излагая свои доводы. Муж не протестовал. Жакет был, разумеется, чепухой для него. К примеру сказать, чем же они будут питаться, если Зоя купит себя эту игрушку? Но Зоя вырвалась из лап смерти и нуждается в том, чтобы ей сейчас как можно лучше угодили изнутри этого подверженного всяким опасностям и бедам человеческого мира, куда она благополучно вернулась, а кому и делать это, как не мужу? Обрадованная жена побежала в магазин, а он остался на улице покурить.
Пускал он дым в небо, с неба же сыпал, медленно и стройно, снег. Он подумал о доказательствах бытия Божьего, которые вычитывал в эту пору в книге и которые заключались в том, что в мыслях присутствует Бог, что мысли - от Бога и они, говоря попроще, но и окончательно, Бог и есть. А был он, оторванный от работы известием о неудаче жениного здоровья и ждущий теперь, пока она вознаградит себя за страдания, и была книга, к выводам и назиданиям которой он вернется в другую свободную от работы минуту, и Бог совсем не устанавливался его мимолетной связью с этой книгой, и даже не возникал вопрос, идет ли речь о таком установлении. Он оставался при своей самостоятельности. Как всегда, когда ему за внешними явлениями или предметами мерещилось перелистывание книг, проповедующих высокие и глубокие мысли, он мысленно перенес себя из теперешнего случайного места домой, за работу, но не быструю и неизвестно откуда черпающую силы и вдохновение, а осмысленную, организованную до последнего атома по образцу совершенного механизма, не материального, разумеется, а духовного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29