Угрюмый душой Назаров видел обман, но не считал Червецова, быстро слабевшего от вина и в сладком изнеможении, с бессмысленной ухмылкой на расползающихся губах полулежавшего на диване, опасным соперником. А для Конюхова изначальная цель их визитов отошла в тень, и на первое место выступила борьба с Конопатовым. Этот человек раздражал писателя своей самоуверенностью, кроме того он помнил, что заподозрил в нем кровожадность, когда тот внезапно обалдел в чаду веселья, наседал на Силищева, путая его, кажется, с Сироткиным, и выкрикивал: прижмем демократа к ногтю! И однажды, когда им случилось остаться наедине, Конюхов сказал серьезно:
- Слышал краем уха, что вы большой почитатель Штайнера и Кастанеды...
- Штайнера, Кастанеды и других, - с приятной улыбкой поправил внушительный Конопатов.
- Вы мистик?
- А вы нет?
- Но мне услышалось так... возможно, ошибочно... что вы предпочитаете мистиков, которые другую реальность воспринимают как нечто изначально данное и неизменное. Человеку, мол, остается только принимать мир таким, какой он есть. Это так, дорогой? - спросил Конюхов собеседника, явно наслаждавшегося взглядом постороннего человека на его бесовство. - У Штайнера, насколько я помню, в смысле человеческих возможностей все очень скромно и пассивно. Впрочем, поначалу человеку были даны невероятные способности. Но он их растерял. Что-то такое проповедует нам Штайнер, своих способностей отнюдь не растерявший. Не правда ли? Ну что ж, и перед Штайнером можно благоговеть. Вы тоже видите только процесс, в который человек вовлечен, лишившись при этом воли? Чем же вам по душе иной мир, где вы всего лишь пешка? Почему вы, например, не увлекаетесь Даниилом Андреевым, у которого все гораздо острее и предполагает активность?
Конопатов сполна насладился, губы его растянулись от уха до уха, образовав большую, как у акулы, прорезь вместо рта.
- У Андреева выдумки... - не без труда выдохнул он речь из этой пропасти.
- Вы знакомы с его теорией?
- Знаком... слышал о ней, - смутился было на миг мистик, но тотчас отмахнулся от смущения, а заодно и от детской прыткости конюховских наскоков. - Меня это не занимает.
- Вас интересует лишь то, с чем случай помог вам познакомиться? наседал Конюхов. - Эффект непосредственного соприкосновения и влияния?
- Я занимаюсь кое-какими вещами... и очень активно! - вернул губы в нормальное положение и построжал Конопатов.
Конюхов нехорошо усмехнулся:
- А, как же, слышал и о том, вы ведь, кажется, чему-то учите людей... быть талантливыми?
- Именно так.
- А до вашего вмешательства они не талантливы?
- Я не люблю, когда спрашивают о секретах моего дела.
- Но отвечаете?
- Вам отвечу. Я помогаю людям узнать себя, раскрыться. Я с первого взгляда чувствую человека, которым стоит заняться, вижу по его глазам. И уж когда я за него берусь, ему от меня не уйти.
- Вы делаете это ради него?
- И ради себя тоже.
- Объясните поподробнее.
Конопатов слегка вспылил сквозь улыбку - словно бросил горсть пороху:
- А вы не понимаете? Не знаете, для чего такая работа? Она дает власть над людьми, возможность диктовать им свою волю.
- И это доставляет вам удовольствие?
- Это и для них важно, для них в первую очередь, - как будто опомнился и поспешил смягчить сказанное мистик. - Они из моих рук выходят... я хочу сказать, начинают жить лучше, полнее.
- Пока я наблюдал издали, - сказал Конюхов, - я еще мог думать о подобных вещах как о необычайно сложных. Но после того, как вы были со мной предельно откровенны, я вижу, что все это очень просто. Просто и даже грубо. И впечатление чего-то надуманно замогильного...
Конопатов был заядлый спорщик и в спорах не обижался на разные измышления оппонентов, предпочитая не замечать их.
- А что вы можете предложить незамогильного? - целеустремленно встрепенулся он.
- Как что, да вот, к примеру, культуру.
- Какую же?
- Хотя бы нашу, русскую. Она жизненна.
Конопатов откинулся на спинку стула и выдул нечто среднее между ироническим посвистыванием и снисходительным смешком.
И у него уже был готов ответ:
- А я вам на это скажу, - громко и убежденно заговорил, затараторил он, - что жизненны в ней отдельные части, отдельные явления, даже, условно говоря, отдельные ее устроители, потому как у них прежде всего свой собственный внутренний мир, а потом уже внешний, то есть Россия и все прочее. Устроитель, о котором я говорю и которого готов прославлять, ставит свой внутренний мир и талант выше России и всего мира. Но вы... и тут мы обращаемся к другой стороне медали, к проблемам потребления, а не созидания, ибо вы, насколько мне известно, ничего не созидаете...
- Я пишу книжки, - перебил Конюхов.
- Я их не читал! - захохотал Конопатов. - Вижу перед собой потребителя и фразера, вы даже и позируете, рисуетесь. Весьма картинно! И это вы называете жизненностью? Послушайте, да как только вы, потребитель культуры, вздумаете быть ее носителем, у вас тотчас обозначатся очень замогильные черты. Я вам это предсказываю! И я объясню подробнее. Да просто потому, что вы хотите взять и навлечь на себя всю нашу знаменитую русскую культуру, как одеяло натянуть ее на себя, именно за то, что она, как известно, гуманная и в ней силен пафос человеколюбия... ну, вы понимаете, о чем я, я о том, что вы называете жизненностью и что вас так трогает, умиляет до слез... Минуточку, я не кончил мысль, не кончил фразу! Вы бережно натягиваете ее на себя, укрываетесь, уже готовы забыться сладким сном, окунуться в мир грез, а в действительности-то оказывается, что она питалась за счет других народов, насиловала их всегда, отнимала у них силы и соки, переманивала сынов, которые могли бы послужить и собственному племени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155