Пройдя в гостиную, он позвонил в пансион.
- Это шериф Бернс, миссис Бейкер. Надеюсь, я не оторвал вас от ужина?
Она рассмеялась.
- Если бы и так, я не стала бы особенно возражать. Что случилось, шериф?
- Недавно я послал к вам одного человека. И просто интересуюсь, появился ли он.
- Нет, пока нет. А как его зовут?
- Джон Ингрэм.
- Я присмотрю за ним и оставлю чего-нибудь поесть. Весьма признательна, шериф, что вы рекомендуете мое заведение.
- Не стоит благодарности. Спокойной ночи, миссис Бейкер.
Повесив трубку, шериф понял, что его смутное беспокойство усиливается и переходит в подозрение. Он хорошо знал город и обычно доверял своему чутью; когда ему казалось, что-то идет не так, он настораживался. Его представление о городке складывалось из осознанных и неосознанных впечатлений, эмоциональных ощущений и интуиции. Город же производил на него двоякое впечатление, и когда что-то было не так, он не мог успокоиться до тех пор, пока не разбирался до конца. Зато когда все шло хорошо, он воспринимал город как нечто цельное и совершенное; запах горящих листьев или дыма с фабрики, звуки уличного движения или возня собак, кошек и маленьких детей, - все это создавало у него ощущение гармонии и здравого смысла.
Теперь что-то происходило не так; картина была ещё нечеткой, но в мозгу уже звучали тревожные сигналы.
- Дорогая, мне придется ненадолго вернуться в контору, - сказал он, застегивая пиджак.
- Прямо сейчас? Без ужина?
- Боюсь, что да, дорогая. - Он увидел, как тень разочарования промелькнула по её лицу, и это его смутило и задело. Почему его не может понять даже собственная дочь?
Бернс чувствовал, что ей надоело вечно оставаться одной. Дочь хотела поужинать вместе, и ради этого не пожалела труда: вместо отбивных и омлета решила приготовить ростбиф и весь этот сложный гарнир. Значит в обеденный перерыв ей пришлось побегать за покупками, возможно, даже съездить к Пирсу за вырезкой...
- Я скоро вернусь, - сказал он, чувствуя себя весьма неловко. - Ужин может подождать полчаса?
- Не имеет смысла. Я могу поесть и одна.
С некоторой горечью он подумал, что любой ребенок в городе идет к нему своими проблемами, доверяет ему и с надеждой выслушивает его советы и предложения. То же самое и со взрослыми. Мужчины свои проблемы в делах или семейные неурядицы обсуждают с ним, зная, что его суждения обычно остроумны и отличаются здравым смыслом. Он не мог блеснуть образованием, зато обладал умением видеть суть дела, не отвлекаясь на эмоции.
Все в городе полагались на него; все, кроме собственной дочери.
И за это он постоянно упрекал себя с тех пор, как десять лет назад умерла жена. Когда Ненси была ещё ребенком, он страшно изумлялся своей неспособности её понять; иногда дочь часами проводила время, удобно устроившись у него на руках, а потом он не мог у неё вызвать даже тени улыбки. Когда жена была жива, это не казалось ему слишком существенным. Жена обычно успокаивала:" - Она живая девочка, а не маленькая игрушка. Просто предоставь ей возможность жить, дай спокойно расти. Отпусти и позволь идти, она вернется, не беспокойся."
Но после того, как жена умерла, он куда острее стал ощущать свое неумение. Как же он хотел, чтобы Ненси вышла замуж, - это могло решить большую часть проблем. Мечтал о том, как будет ходить на охоту с будущим зятем, как семья соберется на семейных обедах по воскресеньям, как станет учить внуков всему, что знал сам об окрестных лесах и полях. Это не были мечты эгоиста; он хотел счастья для нее, а не для себя. Настоящий мужчина соединил бы все её противоречивые настроения со своей собственной силой, дети потребовали бы её ума и внимания, высвободили бы способность сочувствия и сострадания, которая, как он знал, скрывалась под её холодной сдержанностью.
"- Если бы только мы смогли поговорить об этом, - подумал он. - Сесть рядом с чашкой кофе в руках и почувствовать себя легко и свободно друг с другом." Он не хотел направлять её жизнь, но страстно желал быть её частью. Когда пару лет назад она захотела работать в Нью-Йорке, он с улыбкой отпустил её - хотя знал, что дом без неё превратится в могилу. Но он отпустил её, позволил ей уйти, как и обещал жене.
Казалось, в Нью-Йорке она была счастлива. Ее письма были полны восторга. Новая работа, новые друзья, множество развлечений. Он несколько раз навещал её, надевая лучший костюм и стараясь не выглядеть деревенщиной перед её друзьями. Она жила вместе с веселой глазастой девушкой, которая что-то делала с женской одеждой в большом универсальном магазине. Стены были увешаны странными картинами и открытками с изображениями боя быков. Они сидели на маленьких стульчиках высотой восемь дюймов и ели нечто приготовленное из вина со сливками.
Ради неё он старался делать вид, что все это одобряет. Ее друзья трещали, как сороки, но он и не рассчитывал, что она разделит его симпатии к людям, которые могли проохотиться с ним целую неделю, за все время обменявшись какой-нибудь дюжиной слов. Некий молодой человек спросил, скольких бандитов ему пришлось убить, но он был слишком стар, чтобы попасться в ловушку. Чувствовал он себя превосходно. Ненси его не стыдилась; если бы она его стыдилась, он бы не выдержал. Не из-за себя, из-за нее.
А потом без всякого предупреждения дочь вернулась в Кроссроуд. Он понимал, что-то случилось, но не находил способа навести мосты через пропасть неловкости, возникшую между ними; они оба пытались это сделать, но попытки оказались тщетными.
Теперь, ощущая колючую боль в её молчании, Бернс понимал, как много они потеряли. В его глазах она оставалась милым веселым ребенком, вот только фигура и грудь принадлежали взрослой женщине, да ещё тонкие, изящные и сильные запястья и щиколотки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74