- Что ж, пусть потешится" Уж после фокшанского позора я ему триумфальные воротца возвести не могла. Как надеялась на ум, сердце и блеск, красоту его пред этими дрянными турецкими бородачами, а он не токмо миру достойного не подписал, но наколобродил, поссорился с Румянцевым и, несмотря на рескрипт её, бросил все и вернулся в Петербург. Слава Богу, Обрезков в кой раз выручил, добился хотя временного перемирия, дал возможность часть полков перебросить к шведским границам.
Ничего, Гришенька, поубавь норов-то свой, поубавь! Слишком часто стал ты припоминать, что тебе единому обязана я скипетром российским. А после возвращения договорился и до того, что власть твоя превыше моей. Я, вишь, обладаю империей, а ты - императрицей. Пошутил... Раньше бы и стерпела. Многое терпела и не отъезжала никуда в обиде своей".
Екатерина не заметила, как в досадных мыслях своих перешла к прямой беседе с Орловым. А может, и привычка то была - сколько этих кофеев утренних вместе перепито!
"Власть, Гришенька, сильна крепостию, прочностью своей. И не тебе тута со мной мериться. Для того чтоб меня власти лишить, пожалуй что и полка не хватит, а чтоб тебя - и одного гвардейца достаточно. Вот он, корнет Васильчиков, здесь, а ты, генерал-фельдцейхмейстер, в Гатчине. И гвардия, как сказывают, приуспокоилась, былые дружки твои. И Панин довольства скрыть не может. Павел, наследник и сын мой, послушнее стал, позволила ему в кабинете при разборе почты дипломатической присутствовать. Сейчас и свадебку ему устроим. Ждал он венчания после совершеннолетия своего. Он его получит. Правда, не на державу венчаться будет, а на принцессе Гессен-Дармштадтской. Ну да уж что Бог послал!..
Екатерина улыбнулась и отхлебнула из чашечки. "А ты побеснуйся, побеснуйся! Ишь, досадить мне вздумал, вернул вместо требуемого портрета моего одну оправу, бриллиантами усыпанную. Знаю, не оскудеешь, камешков этих у тебя и без того немало. Но древние философы правы: мудрость и в том, чтобы вовремя собирать камни. Ты ведь зевками покрывал книги, мной читанные. Напрасно... А время, кажись, пришло! И это только первые камешки".
Императрица ещё и сама не могла твердо оценить свое нынешнее отношение к Григорию Орлову. Хотя понимала, что перемена сия была не внезапной. Медленно, но верно нарастала тягость от их общения. В последнее время Гришенька был нужен скорее для баланса с Паниным, для покойной империи, а не утех страстных. А он того не понимал, вознесясь гордыней своею. В императрице великой видел ту наивную девицу Софью Фредерику Августу, которая с трепетом, испугом и послушанием приехала в далекую заснеженную Россию, чтоб стать женой неведомого наследника неведомого престола. Нет уж ни той маленькой принцессы, ни великой княжны, ни супруги императорской. Есть самодержица российская Екатерина. И сейчас она приняла свои меры. Вокруг Гатчины войска стоят, во дворце верный караул с заряженными ружьями. "Васильчиков - красив, молод, застенчив. Не мудрец? Так мне от него мудрости и не надо. Напротив, нужда в отдыхе от мудрости. Для мудрствований есть Панин, Бецкой, Вяземской...Вот вскорости Дидерот приглашенный приедет. Я, Гришенька, достаточно богата, чтоб иметь отдельно кабинет и отдельно спальню. Это ты по невежеству своему и прежней лихой жизни путал одно с другим. А я вот и сей час не буду. Оставлю тебя вместе с кофеем да за бумаги примусь".
Екатерина отставила пустую чашку и придвинула стопку бумаг. Первое дело - ответствовать Румянцеву. Он в депеше своей расписал неудобства перехода за Дунай: и сил не хватает, и с поставками плохо, и "время не сходствует для таковых поисков, когда стужа заставляет искать всякого убежища в избе, а, преодолевая суровство времени, себя только преодолеваешь и приводишь в несостояние в удобное к действиям".
"Вишь как излагает Петр Александрович, словно не генерал-фельдмаршал, а пиит прирожденный!" - усмехнулась императрица и тут же вспомнила о настойчивых просьбах другого фельдмаршала за пиита.
Кирилла Григорьевич Разумовский после нескольких устных замолвок изложил свое особое мнение о суде над Княжниным на бумаге. Мол, половину денег оный капитан вернул, на остальное поручитель есть, а службу нес верно и справно. "Ах, Кирилла Григорьевич, Кирилла Григорьевич, будто в деньгах дело, будто мне деревеньки его худые нужны... Меня, императрицу свою, сей Княжнин учить вздумал в писаниях своих! За дерзостной славой тестя своего, Александра Петровича, погнался, возомнил себя наставником монаршим, пророком отеческим. Многие туда метят! Новиков, Эмин, Фонвизин, а за ними уж и вовсе безродные - Аблесимовы, Поповы... Все милости, милости... Нет вреда большего, ничто так не развращает умы подданных, как милость владыки. Дай кость, погладь собачонку, а она уж наровит не токмо руку лизнуть, а на колена впрыгнуть. Собрала депутатов, разумных людей, наказ им дала, ан н( тебе как разговорились. Этим вольностей поболе, тем поболе... Дворяне за подлый люд вступились. Майор Козельский Яков, Коробьин Григорий... "Разорительные отягощения", крестьяне суть "питатели всякого состояния людей", их защищать надобно... Ох, милосердие мое, - притворно вздохнула. Сколько забот и страданий излишних приносит". Опять же журналы. Ввела их, пример европейский явила. Чем обернулось? "Трутнем" безобразным, "Поденщиной", "Адской почтой", злобными сатирами, клеветами непотребными. Нет, Россия не Европа, сколько ни просвещай, варварства не истребить. Оно в крови. Азиатские владыки испокон веков в строгости народы свои держали, а она вздумала варварам свободы преподать. Милость порождает привычку к оной, ненасытность, вседозволенность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119