- Это и есть главное место? - спросила Джулия, словно и не сомневалась в ответе.
- Не совсем. Мы только что прошли мимо, но ты даже не посмотрела в его сторону.
Алексей подвел её к невысокому круглому помосту из серого камня, вход куда перекрывала металлическая решетка.
- С этой трибуны зачитывали толпе царские указы, патриарха наказы, приговоры врагам престола, - объяснил он и пальцем показал на свой лоб. Отсюда и название места "Лобное". Если тут все в порядке, то и весь организм работает нормально. А что обнаруживает непредвзятый взгляд, брошенный на укрывавшихся за этой стеной царей, вождей и знатных холопов? Симптомы паранойи, хореи Гентингтона, маниакально-депрессивного синдрома, болезней Альцгеймера и Пика на разных стадиях развития. Ну каким нормальным людям придет в голову мысль устроить здесь на центральной площади место массового захоронения самих же себя? Блажь несусветная! Вот и имеем сейчас то, что имеем. Такие у меня сегодня грустные мыслишки. Вроде бы даже непатриотические.
- Почему? Может, как раз наоборот, - возразила Джулия и ещё теснее прижалась к нему. - Маразм обнаруживается повсюду в любом государственном деятеле, претендующем на роль мессии.
Они стояли у подножья многоглавого собора Василия Блаженного, и каждый думал на своем родном языке, говорил на английском, чувствуя где-то внутри себя магическое действие всемогущего Вселенского замысла.
*
Куда в окрестностях Москвы чаще всего приглашают иностранных гостей? В Троице-Сергиеву лавру, естественно. Алексей делать этого не стал и увлек Джулию в противоположную сторону - по Киевскому шоссе к Пафнутьеву монастырю, что под городом Боровском.
Еще в совсем зеленые годы душа его обрела какую-то неизъяснимую тягу к соборным церквям и монастырским домам. Не пришлось ему, правда, заходить туда богомольцем и посещал он обители Божии из любопытства к таинствам обряда, дабы рассеяться от приевшихся житейских забот. Да и есть ли вообще такой крещенный в православии русский, кого ни разу бы не осеняла бунтарская мысль все оставить, пойти ходоком ко святым землям, найти пристанище среди леса у озера, отстраниться от мирской суеты, смиренно покаяться, напомнить себе, что нет никого святее Иисуса, а после трудов праведных устроиться на завалинке и под покровом звездной ночи наблюдать за магической игрой небесных светил.
Пушкин называет монаха мятежным иезуитом, сердец и душ смиренным повелителем. Помните?
Весь круглый год святой отец постился
Весь божий день в келье провождал,
"Помилуй мя" вполголоса читал,
Ел плотно, спал и всякий час молился.
Упрекают русских монахов, что уж больно усердно о подготовке души своей к Царствию Небесному заботятся, святым житьем хотят спастись, однако о братской помощи простому люду забывают.
На сей казалось бы справедливый упрек бывший офицер артиллерии, старец Зосима из "Братьев Карамазовых" отвечает так: "Но посмотрим еще, кто более братолюбию поусердствует. Ибо уединение не у нас, а у них, но не видят сего. А от нас и издревле деятели народные выходили, отчего же не может их быть и теперь? Те же смиренные и кроткие постники и молчальники восстанут и пойдут на великое дело. От народа спасение Руси. Русский же монастырь искони был с народом. Если же народ в уединении, то и мы в уединении." Федор Михайлович Достоевский незадолго до своей кончины сделает в своих записях примечание: не из-за омерзения удалились святые от мира сего, но в целях нравственного совершенствования, очищения себя от всего грешного, исцеления мирского недуга разобщенности и в первую очередь Христа ради, связующего их в братство равных духовных достоинств...
Ох уж эти наши стократ блаженные шелкопряды сумеречники! Что греха таить, встречаются среди них тайные плотоугодники, тунеядцы и мздоимцы, что берут хорошо, но отдают худо. Говорят, черт монаху не попутчик. И все же немало отлучений от церкви сластолюбцев в "ангельском чине", вымогающих у прихожан плотские утехи, ссылаясь на откровение свыше, будто сие грехом не считается. А сколько других дел срамных, о коих неприлично даже глаголить. Не на пустом месте вырастает и приговор народный: "Расход Кириллова монастыря, приход репной пустыни." Святая это наивность полагать, что живущие в монастырях "человеки Божии" волю дьявольскую не свершают и все до единого неукоснительно следуют взятым на себя священным обязательствам к смирению и нестяжательству.
В старые времена поговаривали: "У живущих на погосте хлеба ни горсти." Примерно так и поныне, только не ко всем духовным лицам относится. И впрямь не всяк монах, на ком клобук! И среди отшельников в святых обителях попадаются натуры озлобленные, завистливые, циничные... Это только мирянам очень хочется видеть, как с принятием ангельского образа монашества чернецы в молитвенник свой устремляют ум, уединяются на благо добродетелей Христовых, отвергают предосудительное утоление страстей и бескорыстно служат спасительному Промыслу Божию.
Каждый, кому известны свидетельства репрессированного при Сталине философа и богослова Павла Александровича Флоренского, помнит его рассказ-воспоминание о Старце Гефсиманского Скита иеромонахе Авве Исидоре. То был человек, изумлявший своей надмирностью, перед тихою улыбкою которого все земное никло и жалко повисало. Проявление любви к людям всякой веры и звания, включая неправославных, отец Исидор считал для себя необходимым, как воздух.
Сколько лет братья-отшельники знали его и ни разу не видели в новой приличной ряске. Когда надо было выйти из Скита к епископу, батюшка занимал её у другого монаха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112