И часто находим в вопросе больше информации, нежели в ответе.
- Что ж, Алексей, тогда и я тебе скажу без оглядки или стеснения, как это обычно делают итальянцы, у которых тринадцатый знак ещё не погас. Если падрэ говорит мне в исповедальне, будто без греха моего или моих ближайших родственников не бывает наказания, то сейчас такие откровения я воспринимаю уже равнодушнее. В догматах христианства мне нужны основания более близкие к жизни. Однажды осмелилась даже заявить архиепископу, что дьявола нет и в помине. Он усмехнулся, назвал мое утверждение ложным, ибо не соответствует здравому смыслу церковного канона и противоречит истинной вере, согласно которой низринутые с Небес ангелы превратились в бесов.
- Сиди здесь вместо меня доктор Фрейд, он тут же вставил бы колючие вопросы насчет здравого смысла церковного канона, - не удержался Алексей.
- Типа того, есть ли у религии и церкви оправданные основания претендовать на исключительное положение, - уточнила Джулия. - Священники упрямо утверждают: религия не подлежит критической проверке, так как представляет собой вершину творения человеческого духа. Вот только мне интересно, неужели в будущем у людей не появятся свои гораздо более глубокие откровения? Лишь за один двадцатый век сколько сменилось незыблемых доктрин, возникло и кануло в вечность модных учений, вознеслось в сиянии славы и померкло ярких имен. Каждое новое поколение неизбежно попадет в плен своей эпохи, но никто не сможет помешать человеку промышлять и дальше собственным умом.
- Если, конечно, мы сами себя не истерзаем вконец муками своего неразумия. Точнее, своим безмерным поклонением кумирам или идолам. Сюда же отношу и слепую веру, веру угрюмую, высокомерную, непорочную в смысле признания правоты только своих откровений. Такова вера фанатиков и благоверных святош, готовых без колебаний затащить за собой на тот свет миллионы жизней из мести за неверие в их веру. Сукины дети! Провозглашают себя носителями высших истин, разнося повсюду вирус массового психоза навязчивых состояний, при котором всякая свободная мысль беспощадно подавляется. Не хочу я верить и обычаям своих предков, не разбираясь, сколько в них блажи, а сколько здравого смысла.
- Одна есть проблемита, Алексей, - сказала Джулия, нежно притронувшись к его коленке. - Только не подумай, что я проверяю твое нервное состояние.
- Тогда заигрываешь.
- А как же! Проблема же вся в том, как отличить свидетельства истинные от ложных или обманчивых. Мне тоже человеческая природа не кажется запрограммированной исключительно на добрые дела, В душе любого, включая нас с тобой, сидит варвар, потому Римская Церковь и предпочитает канонизировать кого-то в святые лишь после его смерти. Лично я раскаяние или угрызение совести обычно чувствую не оттого, что свободна выбирать между добром и злом, а вследствие лишь внушения себя такой свободы выбора. К тому же легко уживаюсь с выдумкой, лишь бы загробная жизнь казалась слаще земной. Выбирая же нечто нравственно сомнительное, прельщаюсь запретным плодом, будто это уже не порок, а так, обычное дело. Что меня подталкивает к вере в потусторонний мир? Потребность в моральном утешении, поиск смысла жизни, тяга к таинственному и непознанному. После этого как не поверить на слово грешным, как и все, созданиям, облаченным в сутаны.
- Хотя фактического подтверждения нет даже у непорочности первосвященников.
- Черто, даже у них.
- Тогда, Джулия, позволь и мне выложить свои карты. Очень хочу нежно погладить тебя по коленке.
Итальянка чуть смутилась, даже покраснела.
- Не шутишь?
- Хорошие шутки в таком месте.
- Главное не в месте. Главное - есть желание. Знаешь, кто ты?
- Кто?
- Монельо.
- Это что такое?
- Шалун в переводе с итальянского.
- Красиво звучит. Но все-таки разреши мне...
- Прэго.
- Что ты сказала?
- Пожалуйста.
- А, ну да. Так вот, разреши продолжить мысль. Я не столь наивен считать, будто истина у меня в кармане. Выслушивая любые аргументы, просто предполагаю, что если бы Всевышний действительно наказывал за грехи, то служителями церкви пожелало бы стать значительно больше людей. Мне думается, без принуждения к нравственности мораль в обществе вообще упадет до нуля. Вот и я стараюсь удерживать себя от греха во избежания не кары в мире ином, а наказания меня здесь под Луной. Уж не говоря о том, только начни я получать удовольствие от своих печалей и страданий, считай, сам себя в гроб загоню раньше времени. Равным образом, когда я заставляю себе безоговорочно поверить в кару Господню на том свете, невольно заставляю себя чувствовать грех и в себе, даже если его нет. Мне нечего заискивать перед тобой, потому и говорю тебе без всякой паркетной дипломатии: вырос я из детских штанишек православного, католического, протестантского или любого другого слюнтяйства, трепет перед Священным Писанием не считаю показателем высокой морали и не жду от идолопоклонства, в любом виде, даже самом благочестивом, ничего хорошего. Во всяком случае, для себя.
- Думаешь, я не выросла? Выросла. Но вот полного облегчения пока не испытываю. Вижу в религии попытку отвлечь человека от его сексуальности, чему и старается способствовать церковь своими утешениями, требованиями, даже угрозами. Не успокаиваюсь, говорю себе: "Да мало ли что отвлекает человека от сексуальных влечений!" Доводы Фрейда мне представляются убедительными: духовенство придает религии божественное происхождение, но прав на это церкви никто не давал.
- О, это уже аргумент посильнее. И знаешь, что ещё мне кажется верным, или черто, как ты говоришь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112