По сравнению с только что увиденным, разбросанные вокруг деловые и торговые кварталы, витрины модных магазинов, весь этот "немецкий Париж" казались потерявшими свою значимость.
Дальше ему предстояло следовать по указанному Джулией маршруту. Он вышел на Ротентурмштрассе и направился в сторону Дунайского канала, затем повернул на Хоэр-Маркт, проследовал мимо Старой ратуши к самому, пожалуй, красивому в городе храму Марии ам-Гештаде и от стрельчатой арки церковного портала спустился по лестнице. Ну а там, в сердцевине венского "яблока", даже слепой найдет старый бюргерский дом за номером десять...
Поднявшись на второй этаж, Алексей увидел массивную резную дверь с бронзовой табличкой "Отто фон Штюбинг, профессор" и постучал. Никто не откликался. Он хотел было постучать ещё раз, как вдруг послышались шорохи, лязгнули затворы и огромная дверь отворилась.
Сначала за порогом появились глаза - веселые, искрящиеся, голубые. Потом - бородатый мужчина зрелых лет, широко улыбающийся и всем своим видом говоривший о неистощимых запасах доброжелательства. Он сидел в кресле-каталке, ноги его были укрыты пледом. От него исходило невозмутимое спокойствие и полна уверенность, что все наиболее важные загадки в жизни он уже разгадал.
- Просим входить, - произнес он на русском голосом приятного тембра. Я Отто Штюбинг, Мать его за нога, сукина сына.
Резким мощным рывком он чуть ли не поднял себя вместе с креслом, развернулся и, приглашая за собой, поехал через огромную прихожую вглубь квартиры.
Миновав гостиную комнату, похожую на украшенный колоннадой музейный зал, они оказались в просторном кабинете с большим камином из желтого мрамора, кожаными диваном и креслами, книжными шкафами, массивным инкрустированным письменным столом и цветным оконным витражом в готическом стиле. Штюбинг указал гостю на кресло, предложил кофе с итальянским ликером. Удостоверившись, что самообслуживание тот воспринимает нормально, принялся разъезжать по узорному паркету вдоль книжных шкафов, мимо камина и сидевшего в кресле Алексея.
- Я предупреждал Джулию, что мне наверняка захочется сделать расширенный комментарий, - заметил хозяин дома. - Если нет возражений, господин Крепкогоров, то наберитесь терпения и выслушайте.
- Буду только рад, фон Штюбинг.
- Гут, - сказал он и, остановившись напротив Алексея, устремил на него откровенно испытующий взгляд. - В заговоре с целью шпионажа или любой другой целью участники должны полностью доверять друг другу. Дуракам или идиотам там не место. Им опасно что-либо поручать, ибо в самый ответственный момент такие могут загубить всю операцию, Надеюсь, с вашим опытом вам это ясно и без меня.
- Похоже, так оно и есть.
- Заговор и тирания питаются кровью из одного источника, - продолжил Штюбинг, все так же пронзительно смотря в глаза Алексею, - Диктатор может избавиться от своих политических соперников только посредством тайного заговора против них. Обычно, уже в преклонном возрасте, он погружается в мистику, внушает себе и другим, будто общается по особому каналу сверхчувствительной связи с Высшим Разумом или с самим главой Небесного Совета, получая от них уведомления о подготовке заговора против него. В массе своей суеверные граждане, даже будучи атеистами, начинают верить в мессианскую избранность диктатора, в непогрешимость его суждений и обладание неким таинственным чутьем, недоступным простым смертным.
Штюбинг вдруг резко развернулся и снова повез себя вдоль книжных шкафов, продолжая говорить уже на ходу.
- К чему я это, спросите вы? К тому, что римско-католическая, гитлеровская и сталинская инквизиции работали по общей, в сущности своей, методе. Судьи требовали от следователей непременно раскрывать либо сам заговор с "явными согласниками", либо скрытые намерения с "явными согласниками". Но во всех трех случаях многое зависело от методов ведения следствия и допроса. Вот, скажем, молодой следователь с карающим мечом на рукаве гимнастерки сидит за столом напротив арестованного маршала, облаченного в поношенную солдатскую гимнастерку, и язвительно, даже не глядя на того, спрашивает: "Ну что, будем говорить или нет?" Маршал нервно хватается за воротничок, но чувствует не привычные звезды, а солдатские лычки, и его пробивает как током высокого напряжения. Теперь он готов говорить все что угодно, подписать любой протокол допроса, лишь бы не переносить вновь унижения. И на самом деле, подписывает все, за исключением обвинения в передаче шпионских сведений враждебному СССР государству. Из двух других статей обвинения, подготовка военно-фашистского переворота и моральное разложение, только последняя сопровождается компрометирующими материалами, собранными на него абвером в ходе командировок того в Германию ещё до прихода к власти нацистов. Материалы эти получены представителем НКВД в Берлине от людей шефа РСХА Гейдриха, выступавших под видом уголовников, забравшихся в сейфы германского Генерального штаба. Особую пикантность в этом пакете представляли фото известного в Красной Армии покорителя женских сердец в интимной компании с искусно подставленной ему фрау-агентом абвера. От таких улик, знаете ли, уже не отопрешься. Если же к компромату присовокупить доносы собственных товарищей по армии и очные с ними ставки, то в голове у обвиняемого вообще забродит одна единственная мысль - побыстрее бы все заканчивалось стенкой в подвале.
- Извините, фон Штюбинг, но маршал Тухачевский, о котором вы говорите, все же не стал лжесвидетельствовать на своих сослуживцев. Не сделал он этого, мне кажется, из чувства собственного достоинства, чего не хватило многих другим арестованным военачальникам, - решил нарушить уважительное молчание Алексей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112