И наткнулся на завал. Массивные плиты, отвалившиеся от стен и потолка, хаотично громоздились, словно ледяные торосы, такие же холодные, гладкие и тяжелые. Вовец ткнулся лицом в треугольную щель между глыбами, как голодная лошадь в торбу с овсом, даже налобник заскрежетал, столкнувшись с камнем. Пьянящий, одуряющий, сумасшедший запах разогретой солнцем сосновой смолы, трав, цветов, листьев, муравейников, птичьих гнёзд - запах жизни дохнул в лицо. От него защипало глаза и запершило в горле, и Вовец не смог удержать слёз. Сколько можно строить из себя Железного Дровосека в конце-то концов?
Потом Фарид ему сознался, что такой панический страх испытал всего раз в жизни, в раннем детстве, когда поздно вечером сидел дома один, а вокруг, за бревенчатыми стенами избы, бушевала жуткая гроза и хлестал град. Оконные стекла лопались и сыпались на пол, слепящий белый свет врывался в комнату, а гром бил сверху, как огромный молот. Ему показалось, что он остался один, все умерли, и его самого скоро убьет. Совсем уже в темноте пришли с сенокоса отец с матерью, переждавшие где-то бурю...
Сегодня он пережил нечто подобное, если не хуже. Стоя в кромешном мраке, вцепившись в колесо, словно потерпевший кораблекрушение в спасательный круг, он вслушивался в невыносимую тишину, вздрагивая от холода, ужаса и саднящей боли в ожогах. В нескольких шагах от него лежал изуродованый труп приятеля и нагонял ещё больший страх. И ничто не мешало подумать о жизни, наоборот, ни о чем другом думать не удавалось. Наверное, перед лицом смерти у всех появляются такие мысли. Время, казалось, вообще остановилось, и Фарид успел тысячу раз раскаяться, что дружил не с теми, занимался не тем, обижал мать и сестренок. И тысячу раз обещал, что если удастся выбраться из этой могилы, начнет другую жизнь. Правда, довольно смутно представлял, в чем будут суть и смысл этой новой жизни. И ещё он понял, что презираемые "братвой" работяги, мелкие людишки, в поте лица добывающие свой жалкий прожиточный минимум, на самом деле и есть подлинные хозяева жизни, из врожденного миролюбия терпящие разнообразных паразитов. Они знают, что надо делать, когда и как, чтобы не пропасть. Поэтому Фарид начал молить Аллаха, чтобы всевышний уберег этого спокойного дядьку, помог ему в бездонном колодце и вывел на белый свет.
Он безропотно крутил колесо, выполняя все указания. Вовец отыскал в разодранной коробке с батарейками запасную лампочку, с помощью клейкой ленты и пары проводов сделал ещё один фонарик. Ни отражателя, ни резинки, чтобы соорудить налобник, у него не было, поэтому он просто повесил лампочку Фариду на грудь, просунув в петлю для пуговицы. Блок батареек оттягивал боковой карман. Затем опустил парня в шахтный колодец. Фарид, содрогаясь от ужаса перед бездной под ногами, тем не менее встал в бадью и ухватился за цепь. Достигнув узла, завязанного Вовцом на висящей рядом веревке на уровне штрека, перебрался в коридор. Потом принял связку инструментов. Когда Вовец скользнул к нему по веревке, Фарид все ещё не отошел от спуска в темную пропасть, и его колотила дрожь.
Сладкий запах свободы, сочащийся в проем между глыбами, привел парнишку в такое эйфорическое состояние, что он сразу схватился за кувалду и не дал Вовцу самому стукнуть ни разу. Лупил, куда велели, разбивая каменный торос. Вовец тщательно следил, чтобы лежащая сверху каменная плита оставалась на месте, удерживая кровлю от обвала. Поэтому ход получался довольно узкий, работать приходилось сидя. Вовец вползал внутрь, осматривался, в подходящую трещину загонял клин и уступал место Фариду. Тот, стоя на коленках, бил кувалдой, как мог. Потом вытаскивал отколотый кусок. Таким образом они разобрали одну из боковых вертикальных плит. Оба вывозились в глине, как черти. Фариду каждое движение, особенно резкое, доставляло мучительную боль, но он мужественно выполнял свою работу, хотя и срывался иногда на злобное рычание, если совсем невмоготу было, потому что выражать эмоции матом Вовец ему запретил.
И вот они увидели свет. Большая пегматитовая плита стояла поперек прохода, над ней был трещиноватый свод, а между ними в десятисантиметровую щель лился дневной свет. Вовец велел бить по верхнему краю плиты. Пегматит из всех сортов гранита, пожалуй, самый мягкий, а этот оказался ещё и крупнозернистым, что характерно для самоцветных районов Урала. А такой колется гораздо легче. Да ещё под воздействием влаги и температурных изменений изрядно разрыхлился, повыветрел. Под ударами кувалды он проминался, осыпаясь песком, отслаивался и трещал. Фарид, рыча, молотил кувалдой, не щадил ни своих ожогов, ни сил, ни глаз, в которые отлетали острые песчинки. Наконец он бросил инструмент и выполз назад в штрек.
- Всё, готово, - выдохнул, тяжело дыша, - есть дыра, можешь вылезать.
- А сам чего ж не полез? - удивился Вовец.
- Ты старший, я потом.
Вовец посветил ему в лицо налобником, посмотрел изучающе, словно впервые увидал. Покачал головой, подобрал из-под стены большой сверток, упакованный в изодранную спецовку и перетянутый проводом, взял в руку обушок и пополз к выходу. Сначала просто высунул голову наружу и поглазел по сторонам, прислушался. Вокруг сосны, тихий птичий щебет, ничего подозрительного. На этом склоне Изумрудной горы был скальный выход, расслоившийся на гигантские плиты. Много лет назад он обрушился, и сейчас Вовец увидел в паре метров ниже себя нагромождение замшелых камней. А над ним козырьком нависал пласт глины, переплетенный древесными корнями. Вовец дотянулся до них, подергал, проверяя, насколько они прочны, сбросил вниз свой пакет и обушок, ухватился за голые толстые корневища, подтянулся, выбираясь из лаза, повисел чуток и отцепился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146