Сейчас Бугор думал. Следовало принимать решение и как-то выкручиваться из всей этой перетрахнутой ситуации. А Моряк и Митрофаза заливались сладкоголосыми сиренами.
- Сил, ну, никаких. А ширнешься - сразу, как реактивный! Допинг! Все спортсмены на этом живут.
- Да ты не бойся. Смотри, больным всегда обезболивающее колют. Доктора, ты понял, морфий выписывают. Лекарство, понял.
- Знаю, - прогнусавил Бугор, - ты с него сразу отпадешь в отключку на полдня.
- Так это я отпаду, - горячо подхватил Моряк, - а не ты. Тебе только боли снимет. Вот годок поколешься, тогда тоже начнешь отпадать. Нам сейчас морфий никак нельзя, верно, Митрофаза?
- Ага, - жадно сглотнув, подтвердил напарник, - никак нельзя. Нам бы какой-нибудь амфетамин для шустрости. Вот чем сегодня Макаку колол, того и нам.
- Опять же боли не чувствуешь, - торопливо подхватил Моряк. - Вся дробь, как носорогу. Ни в одном глазу! В пять секунд этого кренделя замочим и прижмурим.
Бугру и так было ясно, что нет смысла экономить. Он раздумывал, стоит ли колоться самому. Дробь вырвала у него из бока изрядный кусок антрекота и ободрала два ребра чуть не до голой кости. И боль все усиливалась. Появилось ощущение слабости. Ему уже не хотелось подниматься, куда-то идти. Если не справиться с собой, остальная банда тоже не пошевелится. Следует мобилизовать все возможности и любой ценой истребить этого фраера с обрезом. Иначе - конец.
- Темно, как у негра в глотке, - решился наконец Бугор. - Куда тут колоть?
- Это мы мигом, - обрадовался Митрофаза. - Сейчас все будет. Ты - мне, я - тебе.
Он тяжело затопал между клеток. Но уже через пару шагов стук его тяжелых башмаков растворился в зверином шуме. Через минуту он появился, волоча за собой обрезиненный шнур электрокабеля. На конце его висела маленькая лампа-переноска в металлическом стакане с круглыми дырками по бокам. Он щелкнул тумблером на основании стакана, узкий луч света упал на пол.
Бугор достал знакомую пластмассовую коробку, стянутую резинкой, открыл. Блеснул шприц и ампулы. Моряк, облизав губы, торопливо вытащил из кармана полуметровую оранжевую трубку, свернутую браслетиком. Суетливо принялся закатывать рукав.
- Не спеши, твой номер шестнадцатый. - Митрофаза забрал у него трубку и повернулся к Бугру. - Давай руку, завяжу.
Бугор нередко лично колол свою команду. Но вводить иглу в собственную вену было непривычно, и он отдался в чужие руки. Митрофаза быстро перетянул ему бицепс, аккуратно вонзил и опорожнил шприц. Потом ловко, одним движением, затянул руку себе. Щелкнул зажигалкой, привычно провел пламенем по кончику иглы и укололся сам.
Моряк дождался своей очереди с трудом. Как голодный корку хлеба, схватил шприц. Стерилизацию использовал самую простую: облизал иглу и торопливо ткнул в локтевой сгиб. Его лицо в этот миг было полно вдохновения, как у скрипача.
Все трое преображались на глазах. Бугор поднял с пола кусок толстой медной проволоки, сделал петлю. Ткнул кулаком в спину Шеломова. Тот испуганно шарахнулся, торопливо доложил:
- Сидит у стенки, с места не сходит.
Бугор протянул ему проволочную петлю.
- Иди к нему. Набросишь на шею и будешь тянуть за этот конец. Мы сразу подскочим. А не сделаешь, самого удавлю. Все, пошел.
И он отвесил Шеломову легкий ободряющий подзатыльник.
* * *
Вовец сидел на корточках, привалившись спиной к стене. Холодный бетон приятно студил ноющие дробовые раны. Вовец отдыхал. Он здорово вымотался и перенервничал. И каждая мышца, каждая жилка и косточка уставшего тела требовали отдыха или, хотя бы, передышки. Он положил обрез себе на колени и не собирался вставать, намереваясь отдыхать до тех пор, пока банда сама не проявится.
Между клеток возник нерешительный Шеломов. Нелепым бабьим жестом одернул подол левой рукой. Вовец хмыкнул: зачем на этот раз прислали придурка? Тот боязливо приблизился, запереминался, в глазах смертельная тоска и ужас. Вовец устало посмотрел на него.
- Слушай, я вот гляжу и удивляюсь: что ты за человек такой? Почему ты с ними, а не с нами? Гляди, какая у меня берданка. Я же их всех перестреляю рано или поздно.
- А ты сначала перестреляй, а потом говори. - Лицо Шеломова исказилось болью. - А я не могу, я боюсь. Я смерть видел ближе, чем тебя.
- Я тоже. - Вовец поднялся, повел плечами, разминаясь. - Ладно, говори, зачем опять прислали. Не сам же по себе ты заявился.
Шеломов сделал непонятный жест левой рукой. На Вовца не глядел, топтался с неопределенными намереньями, но близко не подходил.
- А в руке у тебя что? - заинтересовался Вовец. - Ну-ка, дай сюда.
Шеломов покорно протянул проволочную петлю.
- Меня, что ли, душить собрался? - хмыкнул Вовец.
- Н-нет, - побледневший Шеломов даже заикаться начал, - они приказали, но я бы не стал. Вот честное слово, не стал бы. Только не забирай. Если заберешь, он меня убьет. - На глазах у Шеломова выступили слезы. - Они же уколотые все, не понимают ничего.
- Вот как!
Эта новость меняла дело. Вовец решительно вырвал из рук Шеломова проволочную удавку. Дело принимало лихой оборот. Человек под кайфом не знает ни боли, ни страха, ни жалости, ни усталости. Нередко на короткое время у него обостряются ум и все чувства. Потом, когда действие наркотика кончится, он упадет без сил, страдая от жажды и болей во всем теле. Но это потом, а сейчас надо нанести упреждающий удар, вырвать инициативу из рук врага.
Вовец взял обрез наизготовку, взвел курки и побежал вдоль длинного ряда клеток, облаянный песцами. Но и Шеломов, как привязанный, кинулся следом, что-то нечленораздельно крича. Вот козел, подумал Вовец, выдает с потрохами. Он развернулся и ударил Шеломова ногой в живот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64