Всю дорогу до стоянки я молчал, потому что женщины – есть женщины, одно неловкое слово и можно спугнуть птицу.
Нашего «москвича» на месте еще не было, значит, Серега до сих пор развозит пиво. Я поднялся в будку, чтобы получить пропуск и заплатить за место, охранник уважительно поцокал языком по поводу сопровождавшей меня женщины. Когда мы шли через сквер, в сторону моего дома, я думал о том, как странно устроена жизнь. Вначале у меня ничего не было, но вот проходит неделя и мне достается богатое наследство. Работа моего друга, забота о его семье, его деньги, его бывшая любовница и целый ворох его проблем. Когда мы проходили по пустырю, ко мне подошел молодой парень и попросил сигаретку. Я уже было хотел ответить отказом, но узнал в нем одного из тех, которые били сегодня утром собаку, самого маленького и жестокого. Того самого, который нанес последний удар. В один миг все перевернулось. Глаза мои налились кровью, руки опять затряслись. Я внимательно оглядел сквер, убедившись, что он один, сказал:
– Секундочку, – передал пакет с продуктами иволге и со всей силы ударил парню кулаком между глаз.
Не дав ему опомниться, я еще раз засадил ему слева и, поняв, что особого сопротивления не будет, принялся вовсю метелить его, получая при этом высочайшее наслаждение. Парень повел себя самым позорным образом, он начал причитать, плакать, приседать и укрывать лицо от ударов тонкими и длинными руками. Он совсем не походил на утреннего храбреца.
– Ой, ой, ой! За что? – кричал он.
– За то, что ты куришь в кинотеатрах и бьешь собак, – приговаривал я.
– Я не курю в кинотеатрах, – всхлипывал он.
– Куришь, сука, куришь.
Наконец он упал, и я остановился. Теперь я прекрасно понимал Серегу.
– Ты псих, – испуганно вытаращила на меня глаза иволга. – Он всего лишь попросил закурить.
– Понимаешь… – начал я.
– Я ничего не хочу понимать. Он всего лишь попросил закурить.
В это время парень вскочил и очень быстро убежал.
– Я никуда с тобой не пойду, – сказала иволга, она поставила пакет на землю, попятилась, затем повернулась ко мне спиной и пошла в сторону шоссе.
Ну и скатертью дорога.
Только глупцы утверждают, что нет ничего прекрасней любви. Вот она, любовь, покидала меня, а я нисколько не жалел. Плевать мне на нее. Самое сладкое чувство – ненависть! Пора отдаться ему, наслаждаясь остротой ощущений.
До жилища целый квартал. Возбуждение почти улеглось, кулаки перестали приятно ныть. Я уже вошел в свой подъезд и поднял ногу на первую ступеньку. Я был уже почти в домике, тут уж по всем раскладам меня не замаять. Но, как оказалось, сезон драк еще не закончился. От батареи отделился человек, подскочил ко мне, ткнул в спину чем-то острым и сказал:
– Отдай герыча.
– Чего? – не понял я.
– Верни порошок. Даже стоя к Антону спиной, я чувствовал, как его колотит.
– У меня его нет, – произнес я спокойно. Только потом понял, что зря. Надо было сказать: – Пошли, он дома, – снять напряжение, а уж потом бить.
А этим самым «У меня его нет», я только вывел парня из себя. Антон надавил на нож, и в спине появилось ощущение лопнувшей кожи. Так ведь он меня точно зарежет. Жанна говорила, что он псих. Надо что-то делать.
– Отдай ширево! – заорал наркоман.
Правой ногой я сделал шаг вперед, а левой изо всех сил лягнул придурка. Он отлетел метра на три, причем нож упал и звякнул о бетон. Я повесил пакет на перила, благо время позволяло, и подошел к пытавшемуся подняться недоноску. Потом выволок его наружу, как мешок с опилками, и попытался поставить на ноги, но он поскользнулся и упал. На ногах музыканта красовались летние туфли. Падая этот отросток ухватил меня за штанину и я тоже рухнул головой об лед. Эта выходка меня разозлила. Я вскочил на ноги и стал его быть, удивляясь тому, откуда во мне взялось столько агрессии. Когда у парня потекла носом кровь, я остановился и спросил:
– Понял?
Антон плакал. Натурально, как ребенок. В свете фонаря я видел жалобную мину, но почему-то нисколько не сострадал.
– Они меня убьют, – запричитал он. – Это не мое. Я должен был отдать…
– А мне насрать, – заявил я. – Я спустил эту дурь в унитаз. И если тебя из-за этого грохнут, буду только рад! Пошел вон.
Он с трудом принял вертикальное положение, переставил грабли метра на три отсюда, и с безопасного расстояния, принялся поносить меня самыми последними словами:
– Ты говно! – утверждал он. – Ты подонок! Ты фашист!!! Ты не знаешь, с кем связался. Они тебя кончают. Они вспорют тебе брюхо и обдерут, как ондатру!
Мне достаточно было сделать всего один шаг в его сторону, чтобы он окончательно струхнул и побежал. Плавно и замедленно, сгорбившись и трясясь, как бегают все наркоманы в период ломки.
8.
Меня разбудила тревога. Было еще темно, фонарь почему-то не горел, и над крышей четырнадцатого дома, как прострелянная мишень, висел клочок чистого звездного неба. Думать о будущем не хотелось. Вспомнилось детство, когда мы с Мишкой Чуприным, накатавшись на коньках по бугристому катку, лежали на спине, положив под головы шубенки, побросав клюшки, замотанные медицинскими бинтами и эпоксидкой, и смотрели в пугающую и манящую бездну. Почему-то, глядя на звезды, нам хотелось скорее стать взрослыми. Мы мечтали вслух, но никто и предположить не мог, что один из нас станет конченым алкоголиком, а другой – держателем продуктовых ларьков.
Романтика и сентиментальность, лунный свет, чердачные окна и одиночество – все это раздражает как слезы в бразильских сериалах. Мало того, что я не выспался, с рассветом ко мне пришли головная боль и тоска. Телефон зазвонил, когда я брился.
– Коль, с Сергеем беда, – хрипло сказала Ольга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78