- После ссоры, когда ушел ваш отец, Игорь снова выходил. К Георгию Васильевичу. Как же он пробирался в темноте через прихожую?
- Не знаю...
Вечером восемнадцатого января ей в самом деле было не до этого. Доведенная до отчаяния ссорой Игоря с отцом, его оскорблениями, угрозой бросить семью, Тамара, оставшись одна, кинулась на кровать и зашлась в плаче. Она не заметила, как Игорь возвращался за водкой, как ушел к Волонтиру. Так и уснула, не раздеваясь, лишь среди ночи услышала, что он укладывается спать...
- На следующий день утром вы провожали мужа на работу? - настойчиво допытывался следователь.
- Нет, утром меня разбудил ваш звонок.
- И больше вы его не видели?
- Не видела.
Тамара почти автоматически ответила на этот и на многие другие вопросы. И чем больше ее расспрашивали об Игоре, тем сильнее становилось чувство, что речь идет не о ее муже, а о чужом, малознакомом человеке, о котором ей ничего не известно, разве что имя.
В конце беседы, когда разговор вновь зашел о Волонтире, произошло нечто странное: ей вдруг показалось, что оба эти человека, Волонтир и Игорь, неуловимо похожи друг на друга, что постепенно, со временем, через много лет Игорь превратится в такого же замкнутого, обособленного от людей бирюка с недобрым огоньком в глазах, каким был Волонтир, станет его точной копией. С чего это ей почудилось, Тамара сказать не могла, только ощущение, будто заглянула в будущее, не исчезало еще долго.
Она посмотрела на будильник и тут же услышала автомобильные гудки.
"Пора", - подумала она и встала с чемодана.
ТИХОЙВАНОВ
Он мог и не отпрашиваться: во-первых, на пенсии и приходит в депо по своей собственной инициативе, а во-вторых, пэтэушники - группа из четырех мальчишек-практикантов, которых по согласованию с парткомом он, как ветеран производства, взялся натаскивать, - слушались своего наставника беспрекословно. Федор Константинович был абсолютно уверен: если сказал ребятам, чтобы сегодня они безвылазно сидели в ремонтном у Егорова, значит, будут сидеть и, как промокашки, впитывать премудрости своей будущей профессии. Однако, прощаясь с Егоровым, на попечение которого оставил практикантов, он все же попросил:
- Ты, Кузьмич, выкрой минутку, передай начальству, что меня сегодня не будет.
- Что, новоселье? - подмигнул Егоров. - Не забудь пригласить. - И дружески подтолкнул в спину: - Иди-иди, не беспокойся. И за пацанами твоими пригляжу...
Тихойванова беспокоил не переезд на новую квартиру, хотя мороки с ним было предостаточно: предстояло перевезти вещи, купить мебель да еще и со школой что-то решать - переводить внучку в новую, поближе к дому, или оставить в старой, где привычнее. Беспокоило другое. Все последнее время он непрерывно думал о Скаргине, вернее, не о нем, а о разговоре, который между ними состоялся. С тех пор не оставляли думы об обстоятельствах смерти отца - следователь вернул его к мучительным сомнениям, начало которым с месяц назад положила Щетинникова.
Сейчас, направляясь в прокуратуру, он думал о том же и испытывал глухое чувство вины: в прошлый раз, самонадеянно решив, что дело это глубоко личное, не рассказал следователю о встрече с Георгием и разговоре с Ниной Ивановной...
А дело было так.
Незадолго до Нового года Тамара пожаловалась ему, что Игорь все чаще приходит домой пьяный и что виноват в этом сосед, Георгий Васильевич, - он якобы спаивает мужа, плохо на него влияет. Федор Константинович не забыл, что так уже было однажды - с дружком, Толиком, который, по словам дочери, тоже плохо влиял на зятя, но решил все же зайти к Волонтиру.
Отношения с ним были не особо хорошими. За все послевоенные годы они не перемолвились и парой слов: Федор Константинович едва отвечал на его приветствия, а Георгий при встречах с ним почему-то держался заискивающе, здоровался чуть ли не подобострастно.
Сразу после праздников Тихойванов постучал в наглухо закрытые ставни его флигеля. Подошел к порогу.
Дверь открыл Георгий.
- Вы? - спросил он, отступая в глубину прихожей, и Тихойванову показалось, что он чем-то напуган.
- Поговорить надо. - Федор Константинович продолжал стоять у порога.
- О чем это? - глухо спросил Георгий.
- Предупредить хочу... Ты вот что: не можешь не пить - пей, а других не спаивай. Ищи себе других собутыльников.
- Что-то не пойму я, о чем ты?
- О зяте своем, об Игоре... Оставь его в покое, добром прошу, слышишь?
Волонтир приблизился, все еще настороженно глядя из-под густых, нависших над глазницами бровей.
- Теперь понял?
- Теперь понял. Чего ж не понять? - ответил он и шагнул навстречу. Да ты проходи, Федор, чего у порога стоять. Посидим, потолкуем, как люди.
- Не о чем нам с тобой толковать. Я тебя предупредил, а ты думай.
- Все такой же бедовый, - усмехнулся Волонтир, будто обращаясь к кому-то третьему, находящемуся внутри дома, и пошире раскрыл дверь. - А ты все-таки войди, Федя, не гнушайся. Здесь у меня, поди, и не был ни разу?
Тихойванов переступил порог - было в тоне соседа что-то такое, что заставило его остаться.
- Вот ведь как получается, - скороговоркой, почти радостно ворковал за его спиной Волонтир, провожая к столу. - В кои-то веки зашел, и то по делу. Нет чтобы просто по-соседски заглянуть, ведь соседи мы с тобой, а, Федор? Ты извини, что я тебя по имени - разница-то небольшая, мизерная, можно сказать, и знакомы целый век... Ты садись, я сей момент чайку организую...
- Не надо чая, - отказался Тихойванов, но Волонтир уже суетился у газовой плиты.
- То есть как не надо? Обязательно надо. Тут у меня чекушка завалялась, но я не предлагаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71