Едва все это появилось на столе, как в зал ввалилась шумная ватага крепких молодых парней. Впереди энергично шел громила под стать Петеру, телохранителю Брюгхера. Весь в коже, на ногах высокие ботинки. На шее болталась золотая цепь толщиной в кулак.
- Халдеи, мечите на стол, братва гулять будет!
Верзила грохнул кулаком по столу и уселся за ним в центре зала. Другие попадали кто куда.
- Мне сбитня ведро и поросенка в яблоках!
К нему подлетел паренек в вышитой рубашке, поклонился в пояс. Гид пояснил германцам, что на Руси обслуживающий персонал назывался половыми.
- Официант - половой. Официантка - половая...
Емельян сказал и сам усомнился. Но гости и не слушали его. Громила вдруг вскочил, взял полового за грудки и приподнял над полом.
- Как нет поросенка? Живо в деревню, в колхоз-совхоз, к фермерам, к чертям собачьим, но чтобы мне был румяненький на столе!
Половой был жестоко брошен на пол, но упал удачно, тут же вскочил и убежал. Гид привычно комментировал:
- Это и есть главарь банды, отец питерской мафии Александр Малышев.
Половые парни и половые девки, по терминологии Емельяна, забегали по залу, расставляя закуски. Молодые и не очень кобели беззастенчиво лапали женщин, те повизгивали, но пощечин не было слышно. Только шлепки. Отвязные парни лихо наливали водку в большие граненые стаканы. Малышев встал.
- Братки! Позвольте сказануть речугу. Не за удачу, не за нас с вами и за х... с ними, не за что другое. Мы славно потрудились последнюю неделю. Наши мерседесы и "бомбы" устали. Раскалялись стволы, а мы не краснели. Устало железо, но не мы. И дальше так же неутомимо будем брать и по братски делить. Все на свете - наше! Пусть каждая неделя так проходит, чтобы, как сказал писатель Островский, не было мучительно больно за бесцельно выпущенные пули. Так примем же, братки, за наши идеалы! То есть понятия.
Малышев махом влил в свое луженое горло полный стакан и так бросил об пол, что он растерся от удара в порошок. За ним последовали другие. Звон разбитого стекла заполнил зал.
- Сбитня мне! - заорал бандит.
Братки наливали себе сами, но Малышева лично обслуживала грудастая деваха. Она кинулась ставить перед главарем серебристое ведро с напитком, но наступила на разбитое стекло, неловко повернулась и... Брызнул сбитень на кожаный костюм, залил штаны. Внезапно наступила тишина. Малышев сидел не шелохнувшись, а потом захохотал пьяно:
- А ну плясать, курва!
Половые девки, по той же терминологии Емельяна, находившиеся позади столов, всплеснули руками.
- Пройдись лебедушкой, сударыня, - развеселился главарь.
Девка было двинулась плясать, но Малышев добавил:
- Без опорок, миленькая, босячком! - сказал все так же хохоча.
Брюгхер и Петер, услышав перевод, вытаращились на Емельяна - правильно ли перевел? Правильно. Они, замерев, смотрели как дикие русские сорвали с девки туфельки. Малышев лично наполнил водкой стакан, заставил несчастную выпить и она пошла, изображая танец, по битому стеклу. Каждый шаг отмечался кровавым пятном на полу. Что делают за столь ничтожный проступок! Пройдя "лебедушкой" круг, девица упала.
- Убрать!
Плясунью унесли, все половые бросились мести стекло и кровь смывать. Главарь поднялся снова. Как по команде парни стали наливать в стаканы.
- Еще скажу, братки, о каждом. За каждого из вас поднять стакан граненый. Первый пью сегодня за друга своего, за Берлина. Хоть и нацмен, а спуску не дает своим же. Он в понедельник пристрелил Фильштейна, собаку бешеную, шакала вонючего. Не просто пристрелил, а дал помучиться. Сначала в ноги, после в руки, а уж потом контрольный в яйца...
Братва зареготала дружно.
- ... и лишь затем контрольный в голову его пустую так, что мозги разлетелись. За Андрюху Берлина!
Выпил, вскинул руку со стаканом - сейчас все повторится! - нет, поставил с грохотом на стол. И все так сделали.
Брюгхер глазам не верил. Берлина он знал. И Берлин сейчас в тюрьме, у них в тюрьме, в Германии! Хотя, этот похож...
- Послушай, Емельян, Берлин сидит в Берлине!
Гид лениво переводивший, впервые озадачился. Какой осведомленный немец попался.
- Настоящий Берлин сидит здесь за столом, а кто у вас сидит проверить надо.
Тут встал сам Берлин и сказал:
- Мочил и мочить буду, клянусь своим шестисотым, в натуре.
- Свинья! Где моя свинья? До трех считаю!
Откуда-то в руках Малышева появился пистолет. Злой бандит передернул затвор, схватил за шиворот ближайшего полового и приставил ствол к виску.
- Раз!
Немцы, захваченные зрелищем, уже не слушали Емельяна, инфантильно переводившего:
- Айн.
Гид даже не смотрел вниз.
- Цвайн.
Брюгхер прищурил глаза - сейчас раздастся выстрел. Вместо него неожиданно раздался поросячий визг. Хозяин заведения, держа за заднюю ногу, внес поросенка в зал. Малышев обрадовано бросил несчастного и половой, крестясь и шатаясь, пошел на кухню. С соседнего стола смели посуду на пол и возложили на него детеныша животного. Опять, словно у фокусника, в руках Малышева появился нож, похожий скорее на меч-кладенец. Главарь сказал:
- Я предлагаю, чтобы эту жертву от нашей мафии принес наш брат Артур Кжижевич.
Брюгхер не поверил ушам. Он живо спросил:
- Артура больше нет. Он был застрелен в Будапеште , в одном отеле года два назад.
- Как видишь - жив, - лениво отвечал Емельян, - Там был двойник.
Подозрительный какой-то шваб попался. Начитался Константинова?
Кжижевич ножик взял на ритуальный манер. Со слов Емельяна поросенка перед жрецом придерживали Кумарин и Ефимов.
- Разве тамбовцы теперь вместе с малышевцами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87