В деле Уманнов дословно говорится: "Злоумышленники забрали с собой два чемодана со спиртными напитками, консервами, сигаретами и сигарами, а также предметами одежды..."
Как и в случае с Реснер, Людке не может вспомнить, что сделал с украденными во время двойного убийства вещами, где оставил два чемодана со спиртным, табаком, консервами и одеждой. А не может потому, что и комиссар Франц ничего не знает о местонахождении чемоданов. Ведь об этом ничего не говорится в деле Уманнов! Зато там ясно и четко сказано: "Исполнение двойного убийства позволяет сделать однозначный вывод о том, что преступление было совершено не одним, а несколькими убийцами".
В "красном замке" на Александерплац это мало кого смущает. "Должно быть, коллеги тогда ошиблись!" Этими словами комиссар Франц стремится рассеять возникающие сомнения.
Бруно Людке продолжает признаваться в одном убийстве за другим. Признается он и в покушении на убийство тридцатичетырехлетней Терезы Поль 5 июня 1942 года вблизи железнодорожной станции Хоппегартен, которая, к счастью, осталась в живых. И ему верят. Правда, во время очной ставки, последовавшей менее чем через девять месяцев после покушения, фрау Поль не узнает Бруно Людке. И это при его весьма запоминающейся внешности и после такой памятной для нее "встречи".
Несмотря на все это, комиссар Франц через несколько недель делает своему шефу, советнику уголовной полиции Тоготце, сенсационное сообщение о том, что Бруно Людке виновен в совершении убийств, не раскрытых не только за последние два года, но на его совести и все нераскрытые убийства за период с 1924 года на территории, находящейся под юрисдикцией отдела берлинской полиции по расследованию убийств.
В своих "огульных" признаниях Людке среди прочего говорит о том, что 3 мая 1926 года в Кенигсхейде задушил и изнасиловал шестнадцатилетнюю Элизабет Дойе, а затем в том же месте закопал ее труп. Однако, несмотря на самые тщательные поиски и раскопки, проведенные в Кенигсхейде, скелет убитой обнаружен не был. Да и вообще родители девушки не верили в то, что их дочь была убита.
В рапорте секретаря уголовной полиции Манке о допросе родителей Элизабет Дойе 7 апреля 1943 года однозначно констатируется: "Следует особо подчеркнуть: родители как в то время, так и сейчас считают, что в исчезновении Элизабет каким-то образом замешан работодатель девушки или его зять. Родители не исключают возможности, что их дочь стала жертвой торговцев живым товаром..." Но штурмбаннфюрера СС это ничуть не смущает. Так же, как и другие несуразности, мало сомнений вызывает у него обстоятельство, что в ходе расследования дела об убийстве проститутки Марии Йенч, в котором тоже сознался Людке, был обнаружен след женской туфли 37-го размера.
Тоготце не находит странным и то, что слабоумный Бруно Людке, судя по всему, изощреннейший убийца всех времен. За девятнадцать лет он в одном городе убил двадцать человек, не допустив при этом ни одной ошибки: нигде не оставил ни отпечатков пальцев, ни следов ног, поскольку ничего подобного не было обнаружено. Вероятно, он действовал как невидимка, потому что комиссар Франц, несмотря на все старания, не мог найти ни одного свидетеля, который бы видел Людке вблизи хотя бы одного из многочисленных мест преступлений.
Получалось, что двадцать лет подряд человек, который едва мог писать свое имя и в сорок пять лет обладал интеллектом десятилетнего ребенка, водил за нос несколько сотен квалифицированных и знакомых со всеми тонкостями дела криминалистов!
Штурмбаннфюрер Тоготце принимает все это без малейшего сомнения, чтобы отрапортовать в Главное имперское управление безопасности, что преступник Бруно Людке, повинный в убийстве многих людей, схвачен и изобличен.
Но тут происходит нечто еще более невероятное!
До сих пор розыскной пыл комиссара уголовной полиции Хейнца Франца ограничивался столицей рейха, поскольку ему были доступны лишь дела об убийствах, совершенных в берлинском регионе. К тому же Бруно в доверительных разговорах с ним заверял, что никогда не бывал в других крупных городах Германии.
Несколько дней спустя в информационном бюллетене Имперского управления уголовной полиции от 15 апреля 1943 года появляется следующее сообщение:
"Убийство в лесу под Гентином, округ Йерихов II. Девятого апреля 1943 года в лесу, примерно в 1800 метрах западнее Гентина, на шоссе No 1 (Берлин Магдебург), в юго-восточной части участка 69, найден труп неизвестной женщины. Труп был прикрыт мхом и сосновой хвоей и лежал лицом на влажной лесной почве. После удаления слоя мха установлено, что на шею погибшей был наложен ремень длиной 70 сантиметров, имевший три петли. Смерть наступила в результате удушения. На основании судебно-медицинского заключения следует предположить, что труп пролежал на месте обнаружения несколько недель..."
Далее следует подробное описание убитой и ее одежды, а также упоминание о том, что верхняя одежда, пальто, обувь и шляпа исчезли. Одновременно Главное имперское управление безопасности делает запрос... не мог ли Людке совершить и это убийство!
И здесь случается самое поразительное: Бруно Людке, который прежде настойчиво утверждал, что убивал только в Берлине (так как комиссар Франц еще не знал о нераскрытых убийствах женщин в других городах Германии), вдруг признается - и снова после ночной беседы с комиссаром - в убийстве под Гентином.
Протокол этого допроса от 21 апреля 1943 года начинается словами: "Приведенный на допрос Бруно Людке заявляет: "Хочу сознаться в убийстве одной женщины вблизи Гентина. Точно указать, когда это произошло, я не могу, но это было не так давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90