Большего ему и не надо было: теперь присяжные должны были сделать вывод, что, раз у свидетеля нет алиби на ночь убийства, значит, его тоже нельзя сбрасывать со счетов как преступника. Уже одного того, что у них появятся сомнения в виновности обвиняемой, будет вполне достаточно. Обычно в таких случаях дело заканчивается оправдательным приговором за недостаточностью доказательств.
Но прокурор тут же почувствовал опасность, грозящую обвинению. Он вскочил и протянул руку в сторону заколебавшихся присяжных заседателей:
- Уважаемые господа судьи! Не поддавайтесь, пожалуйста, на эти уловки защиты! Если свидетель Фогель не хочет здесь говорить о том, где он был в ночь убийства, это совсем не означает, что он обязательно должен быть замешан в этом преступлении. Его нежелание сознаться в каком-то противоправном поступке не является основанием для обвинения его в двойном убийстве. Ведь кроме убийства есть тысячи всяких противоправных деяний, которые может совершать человек, особенно ночью. Подумайте хотя бы о супружеских изменах, о которых уже так много говорилось на этом процессе. Правда, молодой и симпатичный господин Фогель пока не женат, но кто может поручиться, что он не влюблен в какую-нибудь замужнюю женщину и именно эту ночь не провел с ней? Поэтому он и не может правдиво ответить на вопрос защиты. Я очень прошу вас, имейте, пожалуйста, это в виду.
Шансы снова уравнялись. Нависшая над обвинением опасность, которая могла направить судебное расследование в нежелательном для прокуратуры направлении, пока была устранена.
Правда, шестеро простодушных баварцев - присяжных заседателей - выглядели несколько растерянными; похоже, что в этом деле они понимали теперь еще меньше, чем прежде.
Сто пятьдесят человек, присутствовавших в зале суда, были безмерно разочарованы. Они еще могли смириться с тем, что свидетель Фогель не захотел признаваться в убийстве, но то, что он умолчал о пикантных подробностях супружеской измены, не имело прощения. Теперь на него просто перестали обращать внимание, и это было самое худшее, что могло случиться с участником процесса Брюне. Дальнейшие показания Фогеля сопровождались постоянным кашлем и громкими зевками.
Но вопрос оставался: действительно, откуда Фогель узнал, что Эльфрида Клоо была мертва, если он во вторник после Пасхи I960 года покидал виллу доктора Прауна, даже не заглянув в подвал, где лежал труп экономки? Может, знал об этом, потому что был убийцей? Но каковы могли быть мотивы убийства? К миллионному наследству он не имел никакого отношения, так что смерть врача вроде бы не сулила ему никаких выгод. На все эти вопросы ни суд, ни пресса ответить не могли.
Действительно ли врача убили из-за его богатого наследства, как пытался доказать мюнхенский присяжный суд? Газеты именно так и утверждали. Два крупных иллюстрированных журнала за несколько месяцев до судебного процесса даже предприняли на свой страх и риск криминальное расследование и, на первый взгляд, убедительно доказали, что Вера Брюне и Йохан Фербах застрелили доктора Прауна, потому что он незадолго до смерти якобы собирался продать свои испанские владения, которые перед этим завещал Брюне. Таким образом, сказочный замок на Коста-Брава ускользал из рук мюнхенской кокотки.
Однако обвиняемые с первого же дня отрицали свое причастие к убийству. Журналы, так же как и прокуратура, не смогли привести никаких доказательств, кроме так называемых психологических косвенных улик. Не было ни свидетелей, которые видели бы их на месте преступления, ни следов на вилле, которые указывали бы на то, что выстрелы произвел кто-то из них двоих. Тот же, кто, не поддавшись газетной шумихе, внимательно следил за судебным процессом и проявлял интерес не к скандальным похождениям Веры Брюне, а к таинственной жизни доктора Прауна, мог найти десятки указаний на совсем другого преступника и совсем другие мотивы преступления.
Прежде всего чрезвычайно странным выглядело в деле об убийстве доктора Прауна поведение полиции после того, как было обнаружено преступление.
Когда, незадолго до двенадцати часов ночи, секретарь убитого врача Ханс-Йоахим Фогель и ассистентка Рената Майер сообщили в отделение уголовной полиции в Фюрстенфельдбруке о своей ужасной находке на вилле в Пёкинге, дежурный тотчас доложил об этом руководителю отделения, инспектору Георгу Котту. Инспектор, который еще днем так живо интересовался отсутствием доктора Прауна, теперь, ночью, узнав, что врач и его экономка лежат убитыми на вилле, проявил к этому полное равнодушие. Вместо того чтобы сразу же начать расследование, он передал, что Майер и Фогель могут идти домой.
Позже, когда его спросили, почему он сразу не допросил Фогеля, последовало весьма сомнительное объяснение: "Мне не хотелось обрекать людей на бессонную ночь".
Только на следующее утро, на обычном текущем совещании, он поручил обер-мейстеру[*Одно из званий младшего командного состава полиции] Карлу Родатусу съездить с двумя сотрудниками в Пёкинг.
"Доктор Праун у себя на вилле застрелил экономку, а потом застрелился сам", - сказал Котт Родатусу и распорядился подготовить лишь короткий отчет, который нужен был, чтобы не задерживать похороны.
Ни мюнхенский присяжный суд, ни "детективы" из журналов не поинтересовались, откуда в то время инспектор уже знал, что произошло на вилле Прауна. Никому и в голову не пришло, что, возможно, ночью Котт получил от вышестоящих инстанций указание без лишнего шума представить этот случай как самоубийство.
Направленный в Пёкинг обер-мейстер Родатус, в соответствии с приказом своего начальства, провел поверхностный осмотр виллы, не имея и в мыслях, что надо искать следы преступников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88