– Ты не должна забывать об этом, дорогая, – начинал обычно свой лекционный час за завтраком ее благоверный. – Другие жены мужу если не состояние приумножают, то хотя бы родословной похвастать могут, а ты…
Конечно, это не было системой. Он не каждый день ставил ей на вид. А лишь тогда, когда она пыталась тихо взбунтоваться, то есть не послушаться, пропустить мимо ушей его нравоучения или не явиться к назначенному времени туда, где он должен был ждать ее. Случалось, и не раз, что он и сам забывал о назначенном свидании, но то был он. Он имел право на забывчивость. Она – нет.
Вот тогда-то Виталий Станиславович Сетин и принимался играть в педагога, равнодушным голосом выговаривая ей в течение получаса – сорока минут.
– Если бы ты была мне безразлична, я не стал бы тратить на тебя время, это ты тоже должна понимать, – завершал он обычно беседу. – Всем спасибо, все было очень вкусно.
Всех было двое: Лера – его четвертая жена. И домработница, воспитывавшая Виталика с детства и так и не сумевшая расстаться с ним, хотя и годы уже не те, и сноровка не та, и зрение село до такой степени, что могла на рукаве его сорочки нечаянно складочку загладить.
Он тогда и ее не щадил, замечания делал. И Оксана Петровна, испуганно дернувшись, будто он ударил ее, принималась лихорадочно оправдываться и совать рассерженному Виталику новую сорочку. А он начинал тут же капризничать, дуть губы, ворчать, что опаздывает.
Лера в такие моменты со вздохом удалялась на другую половину дома.
А ну как не сдержится да сорвется на крик. А ну как наговорит ему всего-всего, чего он заслуживает. А ну как шлепнет Виталика по его капризно вывороченному рту. Что тогда?
Что могло быть тогда, Лера Кнутова не знала. По обоюдному соглашению и условиям брачного контракта они должны были жить тихо, мирно, благопристойно. И никаких таких сцен в этом доме происходить не должно было.
Кто-то из предыдущих жен Виталика попытался выразить свой протест – а не протестовать было просто невозможно – очень громко, истерично, со слезами. Виталик с недоуменно вздернутыми бровями все это дело выслушал, ничего не сказал, уехал куда-то. Вернулся потом с адвокатом и грузовичком, который вывез из его дома жену и ее вещи.
Он никогда не оскорблял в женщине женщину, никогда не поднимал на нее руку, даже, кажется, не изменял своим женам никогда, потому что некогда было. Но он их и не любил.
И когда он завершал свой лекционный час словами, что Лера ему не безразлична, ей всегда хотелось расхохотаться ему в лицо.
Что это такое, а? Что в его понимании – не безразлична? Это ведь не могло значить, что он любил ее. Нет, конечно! Он не умел любить – этот красивый преуспевающий мужик сорока лет от роду. Он никогда никого не любил и любить уже не сможет. Да он и боялся всяких нежных чувств, способных пробить в его сверкающих доспехах какую-то брешь.
Ему это было не нужно!
Он с легкостью женился, так же легко расставался со своими женами. Кстати, самый краткосрочный брак его насчитывал сорок пять дней. Самый продолжительный – два года, это с Лерой.
Но даже то, что они прожили бок о бок столько времени, не позволяло ей думать, что Сетин любит ее. Да он и не говорил никогда ей об этом, и не обещал ей ничего такого. В чем упрекнуть его было невозможно, так это в том, что он никогда не раздавал нелепых обещаний.
Он никого не обещал любить до гроба. И ей он подобных вещей не обещал тоже.
Они просто существовали под одной крышей – тихо, мирно, благопристойно, в соответствии с их договоренностью и условиями брачного контракта. Они часто спали в разных спальнях, а точнее – пять раз в неделю. Вместе выходили в свет, иногда он делал это один. Ездили куда-то отдыхать вместе. Хотя на отдыхе она тоже часто оставалась одна, у Виталия непременно случались какие-то деловые встречи. Вместе возвращались. Вместе завтракали, ужинали, иногда обедали, но…
Но от этого не становились ближе друг другу. Лере по-прежнему было очень одиноко в его доме.
– Это оттого, дорогая, – поразмыслив над ее словами, выдал он однажды, – что ты не можешь по достоинству оценить то, что тебя окружает.
– А что меня окружает? – Лера принялась оглядываться, надеясь обнаружить за своей спиной что-то новое или то, что сумело ускользнуть от ее взгляда.
– Тебя окружает роскошь! – Сетин поднял кверху указательный палец, глянув на нее, как на дурочку. – Это ли не понятно?!
– А… А разве этого достаточно для того, чтобы не быть одиноким? – Лера растерянно заморгала.
– Ну вот! А я что говорил! – воскликнул он с наигранным возмущением и сопроводил свое возмущение фальшивым смешком. – Ты же не способна оценить всего этого, потому что ты…
– Простолюдинка, это я уже слышала, – перебила его Лера Кнутова, она иногда могла себе позволить с ним немного поспорить. – Но ты-то, ты!
– А что я?
У Сетина тут же задергалось левое веко. Оно всегда у него начинало дергаться, когда он раздражался.
– Тебя ведь роскошь окружает с рождения, а ты одинок!
И она уставилась на него с надеждой.
Ну, давай, Сетин, давай! Говори!
Ну, хоть бы сказал что-то такое, что мгновенно растопило бы лед между ними! Ведь есть, есть такие слова, которые могут мгновенно уничтожить отчужденность. Ими – этими словами – можно забросать пропасть. Можно сгладить все, отполировать, отчистить, сделать совершенными даже самые безнадежные отношения.
Нужно только немного постараться. И вложить хоть капельку чувств в те самые правильные слова.
Сетин не сказал ничего. У него не нашлось нужных слов, у него не имелось чувств, он являлся бездушным автоматом для приумножения состояния, основы которого заложены были еще его дедом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12