Вагон покачивало, грохотали колеса, меня бросало из стороны в сторону. У служебной стойки сгрудились сонные, ничему не удивляющиеся официантки. Я замолчал и в изнеможении присел к столу:
- Ну как?
Мой собеседник нагло спал, чему-то улыбаясь во сне. Вне себя от возмущения я схватил его за плечи:
- Ну и нахал же ты! Хоть что-нибудь ты слышал?
- Конечно, - уверенно заявил он.
- Ну и что скажешь?
- Хорошие были женщины.
- Да уж не то, что твои, - все ещё злясь, сказал я.
- Мои? - он зевнул. - Моя, а не мои. Это была моя жена. У меня никогда никого, кроме нее, не было. Только она. Одна.
- Ну ты даешь... А в Беломорске?
- Тоже она. Мы случайно там встретились. Из-за этого наводнения.
Я вскочил, потом сел, снова встал и снова грохнулся на стул.
- Ну ты даешь... Уел... Уел так уел, - я покачал головой... - Признаю свое поражение. А знаешь, что-то в этом есть. Надо занести в протокол, на всякий случай, - я достал свой блокнот, - у меня там много всяких невероятных историй. Может когда-нибудь пригодится...
- Слушай, журналист, - оживился Михаил, - а действительно, напиши, а? Вдруг получится что-нибудь стоящее, и она прочтет. Ведь мне иногда кажется, что она до сих пор не верит, что я всю жизнь любил только её. Говорит, так не бывает, просто не бывает и все. Почему в это нельзя поверить, непонятно. Никакой логики.
- Женщины недоверчивы от природы. Такой уж у них организм, - пояснил я.
Расплатившись, мы двинулись в свой вагон. Поезд громыхал и раскачивался пуще прежнего и теперь напоминал палубу корабля в штормовую погоду. Мы едва добрались до купе.
...И вот теперь, мой далекий северный чудак из вечной мерзлоты, я хочу выполнить твою просьбу. Свои три приключения я опускаю, как не представляющие исторического интереса. Я часто вспоминаю тебя, твой рассказ и наш раскачивающийся, словно корабль, вагон. Надеюсь, что и ты меня тоже не забыл...

1 2 3