Мы сидели в круглой гостевой комнате служебного помещения и обсуждали детали моей будущей работы. Как я и предполагала, мне ее предложили.
— Нет-нет, не обычным охранником, как вы могли подумать, — тут же заторопился «салатный» (он все же представился и оказался Иваном Петровичем Сидорчуком). — Тут есть одна тонкость…
Тонкостей оказалось более чем достаточно. Но в принципе я склонялась к тому, чтобы принять предложение этой фирмы.
Пока мы беседовали, я решила сэкономить Сидорчуку немного времени и вкратце рассказала о себе. Скрывать мне было, в сущности, нечего, а они, если бы захотели, узнали бы все и так.
На Сидорчука мое краткое жизнеописание произвело определенное впечатление.
— Хм… Справки мы, конечно, наведем. Хотя вы излагаете довольно складно, и я не думаю, что вы что-то там присочинили. А что же вам в Москве не сиделось? — спросил он удивленно.
Я лишь пожала плечами.
— Проблемы…
Я не хотела объяснять причины, по которым ни в Москву, ни во Владивосток, откуда я родом, возвращаться я не собиралась.
Пришлось бы говорить слишком о многом, а к откровенности я как-то не расположена.
В эту минуту дверь распахнулась. Сидорчук, увидев человека, заглянувшего в комнату, тут же вскочил и громко отрапортовал:
— Леонид Борисович, через сорок минут мы у вас. Осталось только…
— Хорошо-хорошо, — нетерпеливо замахал тот пухлой ручкой и добавил, быстро посмотрев на часы: — Лучше через сорок пять.
И дверь снова захлопнулась. Сидорчук тотчас же бухнулся в кресло и, кивнув в направлении ушедшего Леонида Борисовича, произнес:
— А это, собственно, и есть ваша будущая работа. Наш босс…
— Вы что, хотите нанять меня в охрану к этому коротышке? — удивилась я. — У вас что, проблемы с качками? Недостаток «лиц, отслуживших в ВС»? Или всех уже перестреляли? Может быть, ваш босс настолько крутой, что текучка кадров охраны у него столь же высока, а срок службы — пока не убьют — столь же краток, что и у лейтенантов во время Великой Отечественной?
Сидорчук терпеливо выслушал мою язвительную тираду и проговорил:
— Не сотрясайте воздух понапрасну, милочка. С бодигардами у нас все в порядке, иначе бы я с вами сейчас не разговаривал.
— Тогда в чем же дело?
— Просто наша служба безопасности не так давно выработала особую схему двойной защиты, а ваша кандидатура всплыла сама собой, волей всесильного случая, — пояснил Сидорчук. — Ваши навыки просто потрясли нас. Так профессионально отделать этих двух парней за считанные секунды — это круто, ничего не скажешь.
«Профессионально… — усмехнулась я про себя, — да это детские игрушки по сравнению с Берни. Вот тогда, двадцать лет назад, это был настоящий профессионализм. А все, что было потом, — только опыт…»
Я внезапно поймала себя на том странном, неуловимом и чудном детском ощущении, с которого все, собственно, и началось.
* * *
Тогда, вьюжной зимой семьдесят восьмого года, в заснеженном Владивостоке я, восьмилетняя Женя Охотникова, сидела дома и изнывала от скуки.
Ветрянка, если кто не знает, это такая болезнь, которая донимает тебя от силы два-три дня. А еще две недели ты просто ждешь, пока пройдут все эти язвочки, которые утром и вечером смазывают зеленкой.
И вот от нечего делать я придумала потрясающую игру. Мои родители были на работе — папа заседал в своем военном штабе, мама принимала больных в клинике, так что партнером для игры стал огромный сенбернар, чье имя отчасти совпадало с его породой — Берни.
Как известно, сенбернары, несмотря на зверскую внешность и большие размеры, собаки, в общем-то, довольно мирные и неагрессивные.
Берни позволял мне все — совсем маленькая я каталась на нем, намертво вцепившись рукой в холку, дергала его за хвост и — страшно сказать — даже пыталась играть с ним в зубного врача.
Помнится, я раскрывала ему пасть и пыталась гвоздиком имитировать бормашину. Берни, когда уже не мог терпеть, аккуратно выталкивал мою руку из своей пасти, стараясь не поцарапать меня зубами.
Так вот, в тот зимний день я принялась играть в охоту на львов. Берни, само собой, был злобным львом, а я — смелым охотником.
Моя основная задача была довольно сложной: бесшумно подкрасться к Берни и выстрелить из игрушечного ружья прямо ему в ухо.
Человек, имевший дело с собаками — если эти собаки не находятся в последней степени издыхания, — знает, что эти животные умудряются слышать — или чувствовать? — то, что нам, людям, не дано.
Но стоило мне сделать всего один-единственный осторожный шаг по направлению к Берни, как пес сразу же поворачивал голову и внимательно смотрел на меня своими красноватыми глазами.
— Ну Берни же, — просила я его, — ты не должен поворачиваться, это такая игра…
Но Берни был неумолим.
С пятой неудачной попытки я поняла, что слишком громко дышу. С седьмой — что отнюдь не следует пытаться ходить на носках, так как тело сильно напрягается и можно потерять координацию — проще ставить всю ступню сразу, но как можно тише.
Теперь Берни уже поворачивал голову после третьего моего шага.
На следующем этапе я применяла отвлекающие маневры. Например, устраивала шуршание в гостиной, а сама через прилегающую к ней спальню быстро пробегала по коридору и кралась к Берни со спины.
Мне приходилось каждый раз менять звуковое оформление (гром кастрюли, бой часов, звон посуды), так, чтобы Берни, выставив вперед ухо, вслушивался, отвлекаясь от того, что происходит у него сзади. А сзади была я, и после получаса тренировок до Берни оставалось всего два шага.
Но пес все равно оборачивался ко мне. Результат в тот раз так и не был достигнут.
1 2 3 4 5 6 7